Кастанеда, Магическое путешествие с Карлосом

Это было видно даже по тому, как он сам описывал этот эпизод. В своих ранних беседах со мной Карлос избегал касаться моральных проблем. Он словно бы пытался представить себе продолжение этой истории. Друзья слышали от него множество вариантов, пока, наконец, все они не слились в один, вошедший в "Отдельную реальность". Правда, при этом обошлось без небольшого комментария дона Хуана, который тот обычно выдавал в подобных случаях.

Обсуждая со мной эту историю, Карлос никогда не выводил ее мораль, поэтому лишь после прочтения его книги я поняла, до какой степени он был потрясен. Он даже поклялся никогда больше не побеждать. Из всего этого эпизода Карлос сделал вывод, что его собственная роль -это роль не палача, но жертвы. Впоследствии дон Хуан заставил его изменить эту позицию.

Все это морализаторство подтолкнуло некоторых критиков высказать предположение, что Карлос не столько мистик, сколько жулик. Но из того, что в этой книге много дидактики, нельзя делать вывод, будто ничего из изложенного там не было на самом деле. Факт остается фактом - все, описанное в книгах Карлоса, является чистой правдой.

Карлос Кастанеда действительно встретил старого индейца летом I960 года. Точнее сказать, он брал интервью у нескольких индейцев, и некоторые из них рассказывали ему об употреблении наркотиков и шаманизме. Он провел в Мексике несколько лет, беседуя с индейцами и изучая их образ жизни. И он действительно родился в Южной Америке, хотя и не в Бразилии, а в Перу различие, по мнению Карлоса, не слишком существенное.

- Просить меня документально подтвердить собственную биографию - это примерно то же самое, что просить науку оправдать шаманство. Это лишает мир его волшебства и превращает нас всех в верстовые столбы, - горячился Карлос. История о том, что его отец был университетским профессором, может показаться ложью, но на самом деле она лишь показывает, насколько символично Карлос употреблял такие слова, как "отец" или "мать". Говоря о своем отце или своей матери, он далеко не всегда имел в виду супружескую чету, которая дала ему жизнь. Скорее, его слова имели духовно-символический смысл. Тем, кто поймет, что творилось в душе Кастанеды, станут гораздо более понятны его книги. Конечно, может вновь возникнуть вопрос о том, как отделить обман от мистики, но одно несомненно: определенные персонажи в его книгах и в его жизни взаимозаменяемы или равнозначны, причем они не определяются биологией или какими-то иными общепринятыми характеристиками. Его персонажи и истории зачастую являются результатом определенного восприятия и определенных обстоятельств. Когда Карлос писал о своем слабовольном отце, то он действительно считал его в тот момент таковым.

- Я и есть мой отец, - говорил он. - Прежде, чем я встретил дона Хуана, я провел многие годы, оттачивая карандаши и немедленно получая головную боль каждый раз, когда садился писать. Дон Хуан объяснил мне, что это глупо. Если ты хочешь что-то делать, делай это безупречно - только это и имеет значение.

В августе 1967 года он писал мне следующее: "Я вернулся на пару дней в твой старый дом и немедленно ощутил мощный прилив сентиментальности. Ты -моя семья, драгоценнейшая Маргарита. Моя душа без тебя буквально опустела, причем эту пустоту невозможно заполнить никакими делами или встречами".

Этого не было в его книгах, но в частных беседах, происходивших в 50-х годах, он третировал своего отца, издевательски называя его интеллектуалом, учителем и литератором, который не написал ни строчки. Время от время он заговаривал со мной об этом человеке, уверяя, что не любил его, поскольку тот был заурядной личностью, у которой все в жизни было расписано заранее.

- Я никогда не хотел быть похожим на него, - неизменно добавлял Карлос.

Сам Карлос добивался уверенности и престижа, хотел стать образованным человеком, получить степень доктора философии и стать человеком знания в общепринятом смысле. При этом он опасался участи претенциозного литературного поденщика, вскакивающего на ходу в автобус, чтобы успеть на занятия, вынужденного посещать все факультетские вечеринки и выполнять массу других обязанностей. Карлос Арана не хотел быть середняком, но удастся ли ему стать выдающимся, он пока не знал. Именно поэтому он и создал выдуманный образ. Ставя его перед собой в качестве "отца" и публично браня, Карлос пытался избежать того, чего больше всего боялся, избавиться от тех черт характера, которые сильнее всего ненавидел. Тот отец, о котором он рассказывал в своих книгах(и даже значительно ранее), был им самим. Или, говоря более точно, это был образ человека, отчасти списанного с Сесара, которым Карлос отчаянно не хотел становиться.

Его описание "матери" тоже состоит из достоверных деталей и вольных домыслов. Женщина, которую он упоминал в своих книгах и о которой рассказывал друзьям, содержала мои черты, черты различных подруг Карлоса по колледжу и его романтическое представление о Сусане Навоа Кастаньеде, которую он характеризовал как "очень красивую" и "почти ребенка".

Весной 1972 года, когда Карлос преподавал в Калифорнийском университете в Ирвине, один из его студентов по имени Джон Уоллис записал рассказ Карлоса о его матери.

Она часто говорила ему: "Никто мне ничего не дарил. У меня нет кольца с бриллиантом", - после чего начинала плакать. Карлос тоже плакал из-за того, что у его матери не было кольца с бриллиантом. Когда Карлос рассказал об этом дону Хуану, тот заявил следующее: "Если никто ей ничего не дарил, то она могла взять себе весь мир. Если человек может избавить себя от ужаса быть живым, то этого вполне достаточно".

Однако все это было не с его матерью, а со мной. Об этом говорит хотя бы тот факт, что Карлос никогда не рассказывал эту историю до 1960 года. Это именно я, а не Сусана пожаловалась ему по поводу кольца. Поэтому, рассказывая эту историю своим студентам, он имел в виду не свою мать, а именно меня. Его мать могла бы получить кольцо в любой момент, как только захотела, ведь его отец был ювелиром.

В "Отдельной реальности" Карлос рассказывает видение, возникшее после приема пейота. В этом видении явилась его мать и что-то ему сказала. Он вспоминал, как она смеялась и шаркала по старому дому в домашних шлепанцах. И вновь в этом видении он, по всей видимости, вспомнил меня. Весной 1958 года я купила пару домашних шлепанцев, которые Карлос немедленно возненавидел. Особенно ему не нравилось то шарканье, которое я производила, когда перемещалась в них по дому.

- Они настолько ужасны, - однажды заявил он, - что я когда-нибудь заберу их себе.

И он действительно забрал эти шлепанцы и, вероятно, присоединил их к коллекции вещей, которая хранилась в его 52-комнатном бразильском особняке. Мой образ в шлепанцах запечатлелся в его памяти и, при первой же возможности, он использовал его для описания своей матери.

Проучившись три года в Кахамаркской средней школе, Карлос вместе с семьей переехал в Лиму. В 1948 году это был большой и шумный город, особенно по сравнению с Кахамаркой. Они поселились на Хирон-Унион. Это была узкая, извилистая улица, пересекавшая шесть кварталов, в том числе и торговый центр, и соединявшая две большие площади. Именно в Лиме Карлос закончил Национальный колледж Гвадалупской Божьей Матери и решил посвятить себя живописи и скульптуре. Еще мальчишкой его тянуло к искусству. Творческий подросток, он мечтал превратиться в уважаемого художника.

Годы, проведенные в магазине отца в Кахамарке, дали Карлосу своеобразное художественное образование. Ему повезло в том, что довелось поработать с драгоценными металлами. Для перуанского художника Лима была самым подходящим местом. Художники были повсюду - на лужайках и в скверах, на площадях и открытых верандах. Недаром Лиму считали столицей искусств южноамериканского тихоокеанского побережья.

В городе было много великолепных зданий шестнадцатого века. Особенно удивительны были церкви Св. Августина и Св. Франциска, президентский дворец и примыкавший к нему Кафедральный собор: мраморная облицовка, парапеты, амбразуры, сторожевые башенки, черные шпили и купола. Исторические сокровища хранились в дюжине музеев, самым знаменитым из которых был Исторический музей, возглавляемый в те времена романистом Хосе Марией Аргуэдасом. Здесь были собраны портреты всех вице-королей и освободителей, висевшие на стенах в строгой временной последовательности. Там же хранились причудливые сюрреалистические картины девятнадцатого века, покрывавшие собой целые стены. Словом, Лима была великим городом с точки зрения истории и искусства. Естественно, что он произвел на Карлоса неизгладимое впечатление.