Тайны финской войны

Аналогичные наблюдения сделал и корреспондент журнала «Часовой» русский эмигрант А. Маевский, сам бывший офицер, с разрешения финнов работавший как пропагандист с советскими военнопленными:

«В подавляющем большинстве своем это тупые и забитые люди, совершенно не понимающие, зачем их пригнали воевать. К ним в полном смысле подходит слово: стадо. Поразительно много неграмотных. Одеты убийственно: белья почти ни у кого нет, грязные, оборванные, большинство с кожными, вследствие грязи, болезнями. Кишат вшами. Несмотря на обязательную с первого же дня плена баню и дезинфекцию, в бараках стоит жуткая вонь от больных, усталых и истощенных тел… При мне взяли в плен женщину — пи — лота (в офицерском ранге). Она не имела никакого белья: на голое тело была одета гимнастерка и шаровары… В один голос все пленные говорят, что снабжение у них поставлено из рук вон плохо. По неделям они не видели горячей пищи».

О женщине — пилоте, не имевшей белья, — это, скорее всего, утка. Равно как и байки о советских пилотах, будто бы летавших в лаптях за неимением сапог. А вот насчет того, что среди пленных было много неграмотных, это не пропагандистская утка финнов, а печальная правда. Когда пленных вернули в СССР, администрация лагеря выявила всех неграмотных. Их оказалось 186 человек, в том числе трое комсомольцев. Неграмотных тотчас стали обучать грамоте, заказав для этого буквари. «Ликбез» был прерван, однако, отправкой несчастных в исправительно — трудовые лагеря по приговорам Особого совещания.

Финны не ошибались, говоря и о том, что главным пороком Красной Армии была слабость ее командования. Эта мысль, по сути антисоветская, стала поч? и общим местом на созванном ЦК ВКП(б) в апреле 1940 года совещании высшего начсостава РККА. Так, военком 50–го стрелкового корпуса бригадный комиссар Семенов признавал:

«…В состав армии в период войны влился новый командный состав, который окончил краткосрочные курсы. Нам надо много работать с этим командным составом, чтобы выработать из этого состава культурных командиров… Мы должны повысить авторитет командира. Это показал опыт боевых действий. Мы имели случаи внесения элементов демократизма, были факты, когда командиров «не замечали», когда не знали о том, что, видите ли, его приказания обязательно нужно выполнять… Иногда доверяли полки и дивизии людям, не имеющим опыта, слабо подготовленным, которые терялись при малейшем осложнении боя».

На том же совещании военком Автобронетанкового управления Северо — Западного фронта полковой комиссар Синицын говорил, что и в танковых войсках у нас не было порядка: «Известно, какую роль играют танки в любом бою, а с подбором кадров этих войск у нас явно неблагополучно… Надо перестать зря болтать, а работать и готовить войска по — настоящему».

А Мерецков в апреле 1940 года подтвердил, что главная вина в неудачах в финской войне лежит на командном составе:

«…Товарищи неправы, когда говорят, что пехота у нас плохая… Пехота — это значит бойцы, а разве у нас плохие бойцы?.. Бойцы у нас прекрасные, но обучены они недостаточно хорошо… О пехоте я делаю вывод что вообще мы имеем материал превосходный. Но он был у нас недоучен и вооружен не по — современному… Дисциплина у нас была очень слабая, и я думаю, что здесь виноваты командиры. Я считаю, что командующие могут многое сделать в наведении порядка и дисциплины. Бойцы правильно говорят о себе: «Что вы на пехоту говорите, что плохая дисциплина, а посмотрите — кто умирает на доте — пехота, кто лежит у дота — пехота, кого больше бьют в ближнем бою — пехоту, чего же вы насчет дисциплины толкуете?» Человек обиделся. Он дерется, а им не довольны. Но вот что сказал тот же пехотинец: «У нас нет младших командиров!» …Командир есть старший начальник и должен отвечать за своего подчиненного, но ему нужно дать такую власть, чтобы он, когда пойдет на войну, мог заставить своих подчиненных выполнять приказы. Все должны быть пронизаны одной мыслью — выполнить приказание командования, потому что приказ командования есть приказ правительства, есть приказ нашей партии. Необходимо потребовать большей ответственности от всех командиров за воспитание своих подчиненных, обеспечив их от излишней опеки… У нас многие не хотели драться за дисцип — лину, не хотели ссориться, но, видно, без ссоры нам не обойтись. Некоторые в своих выступлениях увлекались старой фельдфебелыциной. Я откровенно скаясу — не был «унтером» и фельдфебеля не любил. Увлекаться муштрой нам не следует, у нас сознательные бойцы, они без нас в бою выставляют лозунги «За Родину», «За Сталина» (будто не знал Кирилл Афанасьевич, что эти лозунги спущены в войска ГлавПУРом! — Б. С.). Мы это видели на поле боя, причем это относится ко всем национальностям нашей великой страны».

— Но мастерами они должны быть, — резонно заметил Кулик, в царской армии служивший артиллерийским унтер — офицером — фейерверкером.

Мерецков не смутился:

— Поэтому‑то и нужно правильно политически воспитывать и хорошо обучать. Муштрой не следует увлекаться, это будет вредно. Нам нужно иметь хорошего командира — преданного, грамотного, культурного, и тогда дисциплина быстро будет налажена.

Выводы, которые делали участники совещания, поразительно совпали с теми, к которым пришла редакция антисоветского эмигрантского журнала «Часовой», ориентировавшаяся на данные, полученные от финнов:

«Части Красной Армии… не разбавленные запасными старших возрастов… безусловно, оказались послушными в руках командования, дрались в самой тяжелой обстановке, неся серьезные потери и нередко, особенно в специальных частях, проявляя героизм, как отдельных бойцов, так и целых частей… Несомненно, это упорство в бою и сравнительно малый процент пленных, взятых финнами, отчасти объясняется внушенной им (красноармейцам. — Б. С.) уверенностью в зверском обращении финнов с пленными (расстрел, пытки) и боязнью пули от политсостава и командиров. Были показания и о пулеметах, расположенных сзади своих частей на случай стрельбы по своим. Уверенность в зверском обращении с пленными была у всех и особенно у политического состава армии. Эта уверенность была поколеблена соответствующей агитацией со стороны финнов, и проведенный опыт с «русским народным отрядом» дает основание думать, что с нею можно легко бороться.

Однако указанными выше причинами объяснять упорство и стойкость в бою Красной Армии было бы неосторожно. Надо признать, что красноармеец остался тем же русским солдатом со всеми его отличительными свойствами. Но самое важное — это то, что части состояли из людей срочной службы, достаточно натасканных пропагандой большевиков без какого‑либо противодействия… Однако и при кадровом составе, не разбавленном запасными, советское командование вынуждено было вести военные действия таким образом, чтобы иметь полное и неослабное наблюдение за бойцами. Командиры из пленных заявляли, что нельзя было, например, послать красноармейца одного без надзора проверить телефонный провод — он «исчезал». Нельзя было рассыпать цепь в лесу — она «таяла». Отсюда необходимость вождения войска массами, сплошными линиями и… напрасные огромные потери.

Спайки между командным, а тем более политическим составом и рядовыми бойцами не только не существует, но имеется налицо определенная ненависть к комиссарам и, отчасти, к командному составу, а со стороны последних — недоверие к солдатской массе. Мало того, существует неприязнь комиссаров к командному составу… и со стороны последних к первым. Это одно из самых слабых мест Красной Армии, которое в свое время и должно быть нами особенно использовано».

Эти выводы во многом соответствовали действительности. Так, командир 142–й стрелковой дивизии комбриг П. С. Пшенников в апреле 1940–го с сожалением констатировал: «…У наших бойцов развито чувство локтя. Батальон, начав наступление в правильных боевых порядках, в процессе наступления свертывался в кулак, который противнику легко расстреливать. Действия же противника требовали применения разреженных боевых порядков и смелых, решительных действий мелких подразделений». Отметил, что «у красноармейцев слабая дисциплина на поле боя. Чтобы поднять залегших бойцов… командному составу приходилось применять массу труда и энергии. Они залегли, зарылись с головой и лежат. Вследствие этого мы имели большие потери командного состава, младшего и среднего звена».