Картины Парижа. Том II

С помощью литературы и писателей здравые идеи в течение последних тридцати лет с необыкновенной быстротой распространились по всем провинциям Франции; появилось несколько прекрасных государственных умов. Все просвещенные граждане действуют в настоящее время в одном направлении. Новые идеи распространяются легко; всё, что имеет отношение к образованию, смело воспринимается. Наконец, наблюдательная способность, проявляющаяся в настоящее время повсеместно, обещает нам впереди такие же выгоды, какими пользуются некоторые наши счастливые соседи.

Писатели одарили нас истинными сокровищами, заронив в нас более здравые, более человечные идеи, внушив нам нетрудные добродетели, преисполненные снисходительности, воспитывающие и украшающие общество. Ригористы в области морали, повидимому, совсем не знали человека и только раздражали его страсти, вместо того чтобы их успокаивать и умерять. Наконец, путь, по которому в последнее время двигается литература, несомненно принесет пользу человечеству; те, кто не верит в ее благотворное влияние, либо слепцы, либо лицемеры.

Влияние писателей таково, что в настоящее время они уже могут открыто заявлять о своей власти, не скрывая своего вполне законного господства над умами. Основываясь на заботе об общественном благе и на действительном знании человека, они будут руководить народным умом; воля граждан в их руках. Нравственность сделалась главным предметом изучения благожелательных умов; литературная слава отныне, повидимому, предназначается тому, кто с большей твердостью будет защищать общественные интересы. Литераторы, проникнутые сознанием этих священных обязанностей, будут стремиться держаться на должной высоте, и уже сейчас смелая правда начинает проявлять себя повсюду. Нужно думать, что эта всеобщая тенденция вызовет в итоге благотворный переворот.

353. Три короля

Недавно Париж посетили северные государи: датский король, в честь которого был дан ряд великолепных и дорогих празднеств; шведский король, приехавший сюда наследником престола, а уехавший монархом и замышлявший в этом городе пресловутую революцию, которую не привел в исполнение и наконец, император, который для того, чтобы пользоваться большей свободой, нанял меблированный особняк на улице Турнон и мог поэтому хорошо осмотреть столицу, вплоть до самых мелочей. В 1781 году император опять был в Париже, но на этот раз только проездом.

Я очень внимательно присматривался ко всем троим и навсегда запомнил их лица, ибо им всем будет отведено место в истории нашего времени.

Как и шестистам тысячам жителей Парижа, мне очень хотелось бы увидеть в его стенах прусского короля. Между прочим, говорят, что он приезжал сюда, соблюдая строжайшее инкогнито, после заключения мира 1763 года. Одна дама, прожившая восемь лет в Берлине, уверяла меня, что как-то встретила в Тюильри человека, до такой степени похожего на героя Европы, что была поражена, а тот, на кого она смотрела, взглянул на нее тоже с нескрываемым изумлением и, отвернувшись, поспешил удалиться.

Предполагают, что Фридрих посетил ту кофейню, именуемую Пещерой Прокопа, которая была некогда местом сборища писателей, полем их литературных сражений и ссор, и где так часто шла речь о прусском короле, о сражениях, о его победах, его дипломатии, его сочинениях и о редкостных, прекрасных качествах его души.

Император посещал артистов, ремесленников, фабрикантов, но не имел дела ни с одним писателем, вероятно потому, что все они достаточно проявили себя в своих сочинениях. Он присутствовал раз на заседании Французской академии и обратился к секретарю с вопросом: «Почему Дидро и аббат Реналь не состоят членами Академии?» — «Они не выставляли своих кандидатур», — ответил секретарь. Весьма мудрый и тонкий ответ!

Я видел Морица ^{238}, Фонтенеля, Монтескьё, аббата Прево, Мариво, Вольтера, Жан-Жака Руссо, Ла-Кондамина ^{239}, Бюффона, Гельвеция, аббата Реналя, Кондильяка, Дидро, д’Аламбера, Тома́, Сервана ^{240}, Мармонтеля, Ле-Турнёра ^{241}, Мабли, Кондорсе, Ленге, Ретифа-де-ла-Бретона, Тюрго, Мирабо, Неккера, Рамо, Ванло ^{242}, Глюка, Верне ^{243}, Аллегрена, Руэля ^{244}, Вокансона ^{245}, Жаке Дроза ^{246}, Сервандони ^{247}, Клеро ^{248}, Фальконе, Франклина, Роднея ^{249}, Юма, Стерна, Гольдони, Галлера ^{250}, Бонне ^{251} и др. Кажется, достаточно блестящее поколение. Но, увы! Я не видел ни Фридриха, ни Екатерины, этой великой государыни, а я так люблю встречать среди своих современников людей, отличающихся великими делами: я стараюсь угадать в их чертах отпечаток присущей им гениальности.

Когда я узнал о смерти знаменитого капитана Кука, то помимо того, что я горячо скорбел об утрате, я был не мало огорчен и тем, что мне ни разу не удалось увидеть этого бесстрашного мореплавателя.

Чего только ни дал бы я волшебнику, если бы такой существовал, за то, чтобы он вызвали показал мне величественные тени Карла Великого, Густава ^{252}, Кромвеля, Микельанджело, де-Гиза, Сикста V, Елизаветы, Бекона, Кальвина [42], Галилея, Ньютона, Шекспира, Ришельё, де-Тюренна, Царя ^{253}, лорда Четема ^{254} и других. Как люблю я чувствовать себя маленьким, мысленно окружив себя этими великими людьми и наслаждаясь их лицезрением. Сильные, высокие души, какое достоинство придаете вы человеку!

354. О влиянии столицы на провинцию

Оно чересчур сильно сравнительно с влиянием политическим, чтобы можно было подробно разобрать его проявления. Поэтому я скажу здесь только о тех чарах, которые соблазняют столько юных голов, рисуя им Париж приютом свободы, удовольствий и самых упоительных наслаждений.

Но какое разочарование ждет этих молодых людей там, куда они так стремились! В прежние времена дороги, соединяющие столицу с провинциями, не были ни такими свободными, ни такими избитыми. Каждый город оберегал своих детей, которые жили в его стенах с самого дня рождения и становились впоследствии опорой престарелых родителей. В наши дни юноша продает свою часть наследственного имения, чтобы истратить ее вдали от семьи; он выкачивает из нее все, что может, чтобы блеснуть на миг в этом вертепе разврата.

Молодая девушка вздыхает и стонет оттого, что не может сопровождать брата. Она негодует на свой пол и на природу. Родительский дом ей уже больше не мил. Она с жаром рисует себе картины столичных удовольствий и роскошь Двора. Она мечтает об этом по ночам. Она видит Оперу, видит себя катающейся на городском валу в великолепном экипаже; ее обожают, все взоры устремлены на нее.

Она слышала, что в Париже женщины окружены поклонением, что нужна только красота, чтобы быть всеми любимой, что женщине остается только выбрать в этой толпе рабов того, кто ей особенно нравится, что мужей там поднимают насмех, едва только они заикнутся о своей власти. Девушка сравнивает эту свободную, сладостную жизнь с той, которую она ведет в родительском доме, где царит бережливость и порядок, и воображение ее чересчур увлечено, чтобы она могла сдержать его; отныне она сможет предложить своему верному возлюбленному только уважение.