Михайлов или Михась? (СИ)

а полицейскими рапортами. И уже через год можно будет сказать про каждого из сидящих в этом зале адвокатов: «Да ведь Манье, Реймон, Дрейфус, Маурер – они же все солнцевские». Да, сказать можно все что угодно. И сегодня Михайлова можно обвинить в том, что он является лидером «Солнцевской» преступной группировки. Но в таком случае надо будет бояться не Михайлова, а швейцарскую юстицию, которая способна судить человека только на основании слов, но не на основании фактов.

Все две недели процесса женевский адвокат Паскаль Маурер был задиристым и шумливым, скорым на острые реплики и потешные эффекты, которые зачастую веселили зал. Я уже говорил, что репортеры прозвали его Рыжим. Но в день его «тронной» речи в процессе Михайлова Маурера невозможно было узнать. Признаться, во время суда я не раз задавался вопросом: как этот, безусловно, грамотный, но больше похожий на циркового клоуна, нежели на юриста, человек мог возглавлять женевскую коллегию адвокатов? Ответ на этот вопрос я получил во время заключительной речи Маурера. Он был сосредоточен и немногословен. Его речь длилась больше пяти часов, и все же я продолжаю утверждать, что Маурер был лаконичен. Ни одной пустой фразы. Ни одного красивого сравнения, ни одной шутки, никаких заискиваний или заигрываний с составом суда, к которым нередко прибегают адвокаты. Господин Маурер словно заново пролистал все 72 тома уголовного дела, по которому его подзащитный 785 дней находился без всяких на то оснований в тюрьме. Он дал исчерпывающую оценку каждому документу, не упустив мельчайших деталей. Во время этой многочасовой речи то и дело хлопали двери – это покидали зал самые нетерпеливые. Но и судья, прекрасно с делом знакомая, и присяжные, которые о его сути узнали только за эти две недели, Маурера слушали с неослабевающим вниманием.

Казалось, что после этого убедительнейшего доказательства невиновности Сергея Михайлова Алеку Реймону просто не о чем будет говорить, но речь Реймона была блистательной. Блистательной как по форме, так и по содержанию.

– Здесь выставлено 72 тома уголовного досье, – начал свою речь мэтр Реймон. – Что же содержится в этом досье? Я отвечу —воздух! И на этот воздух потрачены миллионы франков. Поэтому завтра, господа присяжные заседатели, вы скажете «Не виновен». Иначе нельзя, иначе невозможно.

Сегодня утром прокурор Кроше вдруг обнаружил перед всеми синдром романиста. Все, что он сказал, относится более к художественному жанру, но никак не является доказательством для суда. Прокурор перечислил десятки фамилий, среди которых мы, наверное, в тысячный раз услышали фамилии: Пограмков, Аверин, Тамм, Кизяковский, употребляемые в одном контексте с так называемой

«Солнцевской» преступной группировкой. Так, во всяком случае, следует по замыслу господина следователя Зекшена и господина прокурора Кроше. Но эти люди не скрывают и не скрывали своего знакомства и дружеских отношений с господином Михайловым. Каждый из названных выше занимается своим делом, живет в своей стране и не подвергается никакому уголовному преследованию… Как не подвергался и сам господин Михайлов. Не правда ли, странно: человек, которого наша юстиция пыталась представить криминальным, держит свои деньги на открытых банковских счетах, не пряча их и не скрывая ни от кого своего богатства. Каждый его доллар имеет законное основание. Михайлов арестован после публикации в газете. Замечу, что газета даже не швейцарская, а бельгийская. В самой же Швейцарии господин Михайлов подает прошение на право жить и работать и получает разрешение от административных властей кантона Во. Обоснованно получает. Ибо полиция Швейцарии никакими компрометирующими данными на него не располагала. Несколько дней назад один высокопоставленный чиновник нашей полиции позволил себе в интервью такое высказывание. Он сказал, что в следующий раз нельзя арестовывать человека, против которого нет достаточных фактов его вины. Значит, в следующий раз нельзя. А в этот раз можно, так, что ли?

Как много внимания в своей речи уделил прокурор свидетелю Упорову, – продолжал свою речь Реймон. – Но то, что мы услышали от самого Упорова, иначе чем бреднями не назовешь. Прошу обратить внимание на то, что во время следствия Упоров безапелляционно обвинял, а в суде мы услышали «не уверен», «не настаиваю», «мне кажется» и так далее. Хорош свидетель, нечего сказать. Да и как вообще он оказался в зале суда в качестве официального свидетеля обвинения, объяснить трудно. Не милиционер, не житель России. К тому же подтвердил, что Россию покидал без спешки, закончив все свои рабочие дела. Приехал, попросил политического убежища и живет теперь в Швейцарии на наши налоги лишь на том основании, что у него хорошо развита фантазия.

То же самое можно сказать и о других свидетелях обвинения. Вот утром прокурор заявил, что он слышал господина Абрамовича и он ему верит, а на этом единственном основании просит поверить и суд. Я тоже слышал господина Абрамовича. И, обращаясь к вам, господа присяжные, я заявляю: я ему не верю. И вас призываю не верить. И что же, это аргумент? А аргументом является то, что господин Абрамович не смог ничем подтвердить свои показания. Вы где-нибудь встречали рэкетиров, деньги которым переводят, пропуская через бухгалтерию и отправляя их на открытые банковские счета? Да это же несусветная чушь. Мой уважаемый коллега Манье сегодня метко подметил, что единственный успех господина прокурора в этом процессе является не юридическим, а математическим. И все же ноль плюс ноль равняется нулю, но никак не двум, что пытался утром доказать нам прокурор. Да и сам господин прокурор это знает. Вместе со следователем Зекшеном прокурор Кроше все два года следствия собирали воздух, но при этом стремились к мировой огласке своей деятельности. Обратите внимание, какого характера запросы рассылались в разные страны этими господами. Зекшен и Кроше, запрашивая спецслужбы многочисленных государств, не спрашивали, имеется ли какой-либо материал на господина Михайлова. Они спрашивали, какие имеются данные на лидера «Солнцевской» преступной группировки Михайлова. Таким образом, Зекшен и Кроше, не имея никаких на то оснований, создавали криминальный образ подследственного, что является грубейшим нарушением всех демократических прав человека.

Когда Алек Реймон закончил свою речь, кто-то из немногих оставшихся в зале выкрикнул: «Браво, мэтр!» Часы показывали почти половину второго ночи. Недолго посовещавшись с присяжными, Антуанетта Сталдер обратилась к Сергею:

– Господин Михайлов, уже очень поздно, мы все устали, да и вам пора отдохнуть. Вам предстоит произнести заключительную речь, которая в равной степени важна и для вас, и для нас. Поэтому я предлагаю перенести заседание на завтрашнее утро, и тогда мы выслушаем вас с полным вниманием, не посматривая украдкой на часы.

Глава одиннадцатая

ДЕЛО ЗАКОНЧЕНО. МОЖНО РАСХОДИТЬСЯ

Не презирайте Богов и учитесь верить в справедливость.

Вергилий

Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия, 11 октября. Утро – день – вечер.

– Слушаем господина Михайлова, – возвестила утром президент суда.

Михайлов поднялся со своего места. Если он и волновался, то внешне это было незаметно. Каждое слово выговаривал четко, делая достаточные паузы, чтобы переводчик мог донести все, им сказанное, до состава суда.

– Уважаемая госпожа президент. Уважаемые дамы и господа присяжные. Господин прокурор. Сначала я хочу поблагодарить вас за то, что вы очень внимательно отнеслись ко всем обстоятельствам данного дела, – начал свою речь Сергей Михайлов. – Во время процесса перед вами предстали свидетели обвинения и защиты, вы тщательно изучили все документы, письма, справки, относящиеся к делу. И, наконец, вы выслушали прокурора и защитников. Я не хотел бы сейчас говорить здесь о том произволе, который творился по отношению ко мне на протяжении всех двух с лишним лет, что я находился под стражей. Об этом и обо всем важном говорилось здесь защитой.