Они брали Рейхстаг

Припев дружно подхватывают Гусельников, Берест и все присутствующие:

Хоть и не тенор, а по-своему хорош голос у Кузьмы, среди всех голосов выделяется. Раскатистый и звонкий, он самые высокие ноты брал легко, словно жаворонок взвивался в поднебесье.

Гусев, любил народные песни, а Гусельников – современные. Из-за этого они однажды поспорили.

Начал Гусев:

– В народной песне мысли и чувства многих поколений родной земли. Когда я ее пою, передо мной оживают русские люди далеких-далеких годов… Обездоленные, они и тогда верили в счастливое будущее…

Гусельников недоуменно развел руками:

– Это хорошо, Кузьма Владимирович, что любишь народные песни. Только не пойму, почему сторонишься современных?

– Не всех. Но, скажу правду – к некоторым не лежит душа. Особенно к слезливым. Не ухватили иные наши песенники тех больших чувств, какими живем…

– Но ведь есть и хорошие, и ты сам говоришь об этом, – заметил Гусельников. – И не беда, если бойцу иногда и взгрустнется. Ведь, скажем, песня о Степане Разине тоже грустная – гибнет красавица княжна, – а вот осталась на века…

Кузьма усмехнулся:

– Во-первых, дорогой Иван, я высказываю свое личное мнение, и не обо всех, а только о некоторых песнях, которые мне не правятся. Ну, а насчет красавицы Стеньки Разина, так ты тоже, брат, не прав. Для чего народ ввел ее в песню? Чтобы показать силу своего вождя, его преданность делу крестьянской свободы. Бросить в набежавшую волну ту, которая полюбилась, на это, сам знаешь, не каждый способен!

– Справедливые слова, – вставил Берест. – Стенька, он едва ропот учуял, сразу красавицу и прикончил. Глядите, хлопцы, глядите, черти, все отдам, ничего не пожалею за общее дело. Гордый человек был. За честь свою болел, походных жен не заводил.

Этот неожиданный поворот беседы развеселил всех и увел спор в сторону.

2

Прошло немного времени после разговора с Гусевым. Как-то утром, развернув газеты, Берест увидел крупные заголовки: «Добьем фашистского зверя в его логове!», «Водрузим над Берлином Знамя Победы!» Он улыбнулся: Гусев как в воду глядел! Да, надо в подразделения идти, готовить собрания. Когда Берест сказал об этом парторгу батальона Шакирову и комсоргу Фарафутдинову, те в один голос поддержали его.

– Разговоры о Знамени Победы давно идут! И вопросов много задают солдаты.

– Но мы не знали, что отвечать. Теперь все ясно!

Тут же втроем пошли в восьмую роту. Там парторгом пожилой старший сержант Сьянов Илья Яковлевич. До войны работал бухгалтером. Недавно из госпиталя вернулся. Высоко ценит старого коммуниста Берест. Никак только не привыкнет к его фамилии: вместо мягкого знака букву «и» произносит.

– А между прочим, товарищ лейтенант, у отца моего фамилия Сиянов была, – сказал как-то Сьянов.

Когда Берест удивленно взглянул на него, Сьянов пояснил:

– Со школы расхождение началось. Уже в четвертом классе учился. Вызвал меня новый учитель к доске, на которой кто-то крупно написал мою фамилию, и спрашивает: «Это что же такое?» Я перечитал по буквам написанное, ошибки нет. А почему учитель недоволен, не понимаю. Тогда он подошел к доске, взял у меня мел и вместо «и» написал большой мягкий знак. Тут же стал объяснять какое-то правило. «Понял?» А я только растерянно моргал глазами и ничего не понимал. Но учитель уверенно подтвердил: «Отныне подписывайся только так».

Отец, которому я пожаловался, сказал: «Учитель, он, сынок, человек грамотный, ему видней».

Берест рассмеялся.

Из землянки до слуха Береста донесся певучий голос Сьянова. Потихоньку вошли. Никто даже не заметил – бойцы слушали стихи, которые читал Сьянов. Сержант стоял в кругу и словно негромко пел что-то нежное и трогательное. Только в самом конце голос его взлетел и зазвучал торжественно и окрыляющее.

Берест вспомнил: Сьянов любил стихи Есенина.

Солдаты зааплодировали, а Сьянов, увидев замполита, смутился:

– Как говорят, хлебом не корми, а дай стихи почитать: душу трогают. Я со стихами и коллективизацию проводил. Райкомовским уполномоченным был. Приеду в село, сделаю доклад, а после обычно заковыристые вопросы задают. Наговоришься вволю и давай стихи читать. Бывало, фитиль в лампе истлевал – не замечали.

Что ж, все это – продолжение того разговора, который начал Гусев: надо изгонять казенщину. Человеческое сердце не терпит ее. Берест одобрительно пожал руку парторгу.

– Вот мечтаем, какая жизнь после победы будет, – добавил тот.

– И о Знамени Победы толкуем, товарищ лейтенант, – пояснил чернявый сержант.

– Ну что ж, самое время.

– Так вот я и говорю, – приободрился сержант, – что в Москве, наверное, уже специальное полотнище приготовили. Ведь водружаться оно будет на самом высоком здании Берлина… Небоскребов, случайно, там нет? – обращаясь ко всем, озабоченно спросил он.

Но никто ответить ему не мог.

– А может, его лучше на воздушном шаре поднять? Ведь сказано: над Берлином, – неуверенно предложил кто-то.

– Ну нет, – возразил начавший разговор. – Шар – он что, дунет ветер – и улетит. На здании надо! Знамя должно быть огромное, метров этак в десять.

– Ну, пошел молоть! Да кто же такое знамя потащит – целый взвод, что ли?

– Очень даже просто. Навернул его вокруг себя, а как на крышу забрался, раскрутился волчком – и закрепляй полотнище…

Смех заглушил последние слова солдата.

Молоденький боец мечтательно заговорил в защиту увлекшегося солдата:

– А что, ребята, может, и впрямь готовится такое знамя! Большое, шелковое, чтоб горело ярким пламенем.

Пожилой солдат, откашлявшись, заметно растягивая слова, высказал предположение:

– А может и так статься – самое простое окажется знамя-то. Как его, шелковое-то, приладишь, какой армии, дивизии или полку вручишь? Разве заранее узнаешь, кто первый в Берлин войдет?

– Все ж интересно, намечается ли какое здание? Не скажете, товарищ лейтенант?

Вначале замполиту рассуждения солдат показались наивными, но, вслушиваясь, уловил он в них одну хорошую черту – взятие германской столицы представлялось им задачей не только реальной, но и совсем близкой.

Значит, вовремя собрание о Знамени Победы задумали провести.

3

О Знамени Победы говорили не только в батальоне Неустроева, а во всех частях дивизии.

Политотдел помогал политработникам подразделений.

Агитатор политотдела капитан Исаак Устинович Матвеев любил бывать в 674-м стрелковом полку. Здесь у него много друзей, и прежде всего замполит полка майор Субботин. Обаятельный человек, в прошлом профработник, он хорошо владеет собой в любой обстановке. В опасный момент появляется на угрожающем участке и его твердое слово, а больше всего личное хладнокровие оказывают удивительно отрезвляющее воздействие на бойцов и командиров. С ним интересно обменяться взглядами по волнующим вопросам.

Субботин встретил капитана радостным возгласом:

– Вот кстати, Исаак Устинович! Я как раз собрался в батальон Давыдова. Проведем политинформацию.

Посмотрел на фуражку агитатора политотдела с красным околышем и улыбнулся. Возит ее капитан в походном чемоданчике и надевает только во время отдыха соединения или в дни подготовки особо важного наступления. Строго говоря, это – нарушение полевой формы. Но командование дивизии, видно, сделало для него исключение. Возможно, потому, что своим видом он создает этакое приподнятое, праздничное настроение.