Они брали Рейхстаг

Тяжелее намокшей одежды было чувство беспомощности. По тебе стреляют, а ты совсем беззащитен, хотя и с винтовкой.

Наконец показались кусты. Берег! И вдруг блеснуло множество вспышек, послышался треск автоматов – фашисты стреляли в упор…

А защитники Могилева все плыли и плыли навстречу огненным струям. И плыли они с одной мыслью – ринуться на врага…

Гусев рассказал о том, как ему пришлось возглавить группу из оставшихся в живых двадцати двух человек, как много дней пришлось вести ее по лесам, отбиваясь от врага.

Пятницкий принес в котелках обед и молча поставил на стол. Неустроев был голоден, но ординарец почему-то медлил – долго искал нож, еще дольше протирал полотенцем ложки…

Знал бы комбат, как тяжело сейчас у ординарца на душе…

А случилось вот что.

Когда Петр ожидал у кухни немного запоздавший обед, подошел незнакомый лейтенант – и сразу к повару с расспросами: как-де с продуктами, вовремя ли поступают? Глаза голубоватые, острые. Едва ли от такого что ускользнет. Пока повар объяснял, лейтенант заметил небольшой котел.

– А это для кого?

– Для командного состава, товарищ лейтенант!

– Сейчас же перелейте в общий котел! Ну-ка, товарищ рядовой, помогите повару, – обратился он к Пятницкому.

Петр растерянно переминался с ноги на ногу. Выручил повар:

– Нельзя, товарищ лейтенант. Приказ комбата имеется.

– Я – замполит батальона. Приказываю перелить!

И глянул сначала на повара, потом на Пятницкого такими колючими глазами, что они молча подошли к котлу и опрокинули его содержимое в походную солдатскую кухню. Петру, правда, показалось, что замполит прав, что так справедливее – он уже слыхал ехидные шуточки солдат на этот счет. Неприятно, конечно, слышать такое, да еще о боевом командире, который осколками да пулями изрешечен. Но ведь каждому рот не заткнешь. Верно, правда, и другое – сейчас кормить комбата надо получше. Из госпиталя только вчера, быстро устает. Солдату житуха, отзанимался – да и на бок, а комбат сидит до полуночи, к завтрашнему дню готовится.

И вот теперь в предчувствии неприятности – кто-кто, а он-то знает вспыльчивый характер комбата! – медленно режет хлеб.

Неустроев взял ложку, зачерпнул. И недоуменно уставился на ординарца.

– Что это?

– Из солдатского котла, товарищ капитан.

– То есть как?

– Приказали.

– Кто приказал? – повысил комбат голос.

Пятницкий молчал, испытывая такое чувство, будто сам в чем-то провинился.

– Кто приказал, спрашиваю?!

В это время вошел тот самый лейтенант и вместо доклада сказал:

– Я приказал, товарищ капитан.

Неустроев встал.

– Кто вы такой, лейтенант? И почему вошли без разрешения?

– Я – ваш замполит. Лейтенант Берест Алексей Прокофьевич.

Лейтенант высокого роста, почти под самый потолок землянки, плечистый. Капитан перед ним – мальчик!

– Очень приятно, – скрывая раздражение, кивнул Неустроев.

Петр затаился в уголке, у телефона. Что-то будет!

– Зачем же усложнять простое дело, товарищ капитан? Если хотите, я лишь проявил заботу об авторитете командного состава батальона. Не больше.

– У вас что, горело? Не могли сначала со мной поговорить? – по-прежнему резко спросил Неустроев. Но чувствовалось, что он уже сбавляет в тоне. – Можно было решить и иным путем! – уже без всякого раздражения, но все еще ворчливо произнес комбат.

– Не мог, товарищ капитан, не мог. Уж такой у меня характер.

Неустроев задумался: «Угловатый замполит попался, но, видать, прямой и твердый. Стычки, наверное, будут…»

Только теперь заметил, что лейтенант стоит.

– Садитесь, в ногах правды нет. Петр Николаевич, неси-ка еще котелок. Обедать будем…

Пятницкий облегченно вздохнул, подошел к столу, снял крышку со своего котелка.

– Ешьте, товарищ лейтенант, из моего, а я у кухни пообедаю.

Он обрадовался, что есть возможность уйти, оставить офицеров наедине, чтобы они начистоту поговорили и ближе познакомились.

Комбат придирчиво разглядывал Береста. О себе тот рассказывал с легким юмором. Воспитанник детских домов. Нет, он не оговорился, именно детских домов: убегал из многих, ловили и вновь устраивали. Так что он – «плод коллективного воспитания».

Служил в Боровичах. Окончил ленинградскую школу связи. Войну начал в Старой Руссе. Командовал взводом зенитной батареи. На Волховском фронте был парторгом отдельной артиллерийской батареи.

– А к вам прибыл из Военно-политического училища имени Энгельса.

Под разговор незаметно опустели котелки.

– А суп-то солдатский все же не плох, – вдруг рассмеялся Неустроев. Помолчал и уже серьезно произнес: – Думаю, дело у нас пойдет, Алексей Прокофьевич.

Берест почувствовал: комбат говорит откровенно и уже забыл о своей вспышке.

– Уверен, что пойдет, Степан Андреевич, – подтвердил Берест.

Глава вторая

Рождение соревнования

1

Глубокая осень. По утрам мокрая земля покрывается ломкой ледяной коркой. В воздухе кружатся невесомые снежинки.

Выйдя из землянки, Бодров по давней привычке первым делом определил, с какой стороны дует ветер. Так и есть – борей, северный, предвестник зимы. Поди, в Архангельске зима уже полная хозяйка. Сковала Северную Двину. Шагай по ней с железнодорожного вокзала в город – выдержит.

– О чем думы, товарищ Бодров? – окликнул его неожиданно появившийся Берест.

– О зимнем обмундировании, товарищ замполит, – ответил солдат. – Ускорить бы выдачу его, еще не все бойцы в зимнем ходят.

– Это правильно. Давайте вместе и позаботимся. А сейчас я к вам зашел вот зачем: агитатором хозвзвода собираемся вас утвердить, Федор Алексеевич.

– Опоздали, товарищ замполит. С восемнадцатого года я агитатор. С того самого дня, как в партию вступил. Иначе и не мыслю. «Хозвзвода…» А я вот ушанки начну бойцам выдавать и агитатором всего батальона стану: с одним поговорю, с другим.

Понял Берест, что опрометчиво подошел к старому солдату и старому коммунисту. Не успел познакомиться с ним как следует. Рассказал начальнику штаба о своей промашке. Гусев не спеша набил трубку, затянулся.

– Поближе к каждому человеку нужно, Алексей Прокофьевич, – в этом весь гвоздь. Мне припоминаются слова замечательного русского педагога Ушинского: «Как нет двух листьев на дереве, совершенно сходных между собою, так нет и двух людей, природные темпераменты которых были бы совершенно сходны». Прямо для нас говорил. А возьмите повестку предстоящего партийно-комсомольского собрания: «Доклад о двадцать седьмой годовщине Октября и задачи батальона». Что ни собрание, то задачи. Командиры целыми днями ставят их перед личным составом, и вы ставите те же задачи. А когда же коммунисту или комсомольцу высказать, что его волнует?

Берест потеребил свои русые волосы. Верно говорит старший лейтенант. Но как сделать иначе? Гусев словно угадал его мысли:

– А почему бы не предложить, скажем, такую повестку дня: «Водрузим над Берлином Знамя Победы!»? Теперь об этом каждый думает.

– Отличная идея!

Берест с уважением разглядывал Гусева: и раньше чувствовал интерес старшего лейтенанта к политработе, но не знал, чем его объяснить.

– Спасибо, Кузьма Владимирович, за советы. Непременно учтем. Откуда знаешь политработу?

Гусев улыбнулся:

– Я ведь комиссаром батареи был. А в сороковом партийную школу в Москве окончил.

Так Гусев стал постоянным советчиком замполита. Скоро они подружились. Берест с удовольствием слушал его рассказы о детских и юношеских годах. Тепло вспоминал тот свою Львовку, что в Рязанской области. Изба Гусевых – на самом краю деревни, над обрывом. Выйдешь из дверей – и внизу Сухую Таблу видишь, тихую, светлую. По обрыву до самой речки покойный отец с матерью фруктовый сад заложили. Кузьме нравилось копаться в нем, ухаживать за деревьями…

Любил Берест слушать и пение Гусева. Придет в батальонную землянку ротный Гусельников, хороший певец, и затянет Гусев, подражая Лемешеву: