Некоторые проблемы изучения романа Что делать

В 1 главы первой, снова по тем же причинам, снят звучавший дидактически абзац, которым Чернышевский заключал пьяную исповедь Марьи Алексевны: "Верочка слушала, и женщина, казавшаяся ей чудовищем, теперь становилась понятно - это не зверь, как ей казалось прежде, нет, - это человек испорченный, ужасный, обращенный колдовством жизни в зверя, но все-таки человек. Прежде в Верочке была только ненависть к матери, - теперь она чувствовала, что в ее сердце рождается что-то похожее на жалость. Это был первый и сильный практический урок в любви к людям, как бы ни были они злы и испорчены" (366); особенно многозначительны последние две строки.

Явно выходили за границы темы и могли быть расширительно истолкованы слова от автора в 3 главы первой: "по наблюдению, внесенному во все романы, что дерзкий человек, не привыкший встречать сопротивления, трусит и бывает разбит наповал, как встретит твердое сопротивление" (373).

Иногда устранялась, казалось бы, мелочь. Однако она существенно усиливала социальное звучание. Так, в 4 главы первой снята деталь: "Полковник был очень важной фамилии" (374). Речь идет о Серже, который стал полковником только в воображении кухарки, но вторая часть фразы ориентировала на высшие круги и не была необходима. Поэтому в окончательном тексте полковник остался, а "важная фамилия" была устранена. Аналогично Чернышевский поступал и в других случаях. В 8 главы третьей черновика Лопухов кладет в грязную канаву "туза" "со звездой", т. е. генерала или действительного статского советника и именует его при этом: "Ваше превосходительство" (512); в журнале - "некто осанистый" и "милостивый государь" (147).

Снова то же самое в истории с дамой, для которой Кирсанов составлял каталог книг. Он произносит: "_Я, ваше-ство_ - назвал даму по ее титулу, _очень хорошему_" (512); подчеркнутого в окончательном тексте нет.

В назидание сыну этой титулованной дамы Кирсанов грозит дать ему оплеуху (513), - и это в журнале отсутствует.

Эти четыре детали из разных мест романа - все одного плана.

Очень характерной переработке подверглось место о невесте Лопухова. На вечере в доме Розальских Лопухов объявляет Верочке, что у него есть невеста. В окончательном тексте разговор ведется так, что читатель некоторое время готов верить в ее реальность. В черновике (4 главы второй) это место звучит совсем иначе: Лопухов объясняет Верочке, что у него "две невесты" - тем самым сразу обнажает нарочитость рассказа. С одной невестой (наукой) "мы ставим на лампу реторты, режем лягушек", с другою (бедность, нищета, неустройство жизни, в более широком плане - революция) Лопухов постоянно, несколько раз сталкивается в течение дня (405-406). Таким образом, фиктивность, аллегоричность "невест" формулируется в разговоре с Верочкой сразу же и только для Марьи Алексевны сохраняется почти фарсовый рассказ об обручении и пр. {Ср.: М. Т. Пинаев. Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?". М., 1963, стр. 34-37.}

В 6 главы второй сняты публицистически звучащие слова от автора, выводящие за непосредственные сюжетные цели данного отрывка: "Нам нужны факты. И факты - я ничего не рассказываю, кроме фактов, - хороши они, дурны они - мне что за дело, - сами судите, правдоподобны они или нет по вашему мнению, это зависит от того, в каком кругу вы жили, с какими людьми знались. Я полагаю, что мнения того, другого и третьего не имеют никакого влияния на достоверность самого факта, а свидетельствуют только о степени развития людей, выражающих о нем то или другое мнение" (415).

Настойчивое подчеркивание того, что Лопухов - материалист, показалось Чернышевскому излишним; в черновике (9 главы второй) был, а в журнальном тексте полностью исчез довольно большой, издевательски звучавший абзац, в котором есть такие слова: "по своему образу мыслей Лопухов был, что называется, материалист. Что можно сказать в извинение такому дурному свойству Лопухова? Разве только то, что он был медик и занимался естественными науками, - это располагает к материалистическому взгляду. Но, по правде сказать, и это извинение плоховато Стало быть, от заразы можно предохраниться Он был материалист, - этим все решено, - и автор не так прост, чтобы стал спорить против того, что материалисты - люди низкие и безнравственные" (428).

В 18 главы второй снят очень характерный выпад против славянофилов. Верочка протестует против того, что женщинам навязывают женственность. Лопухов ее поддерживает: "То же самое, Верочка, как славянофилы упрашивают русский народ, чтобы он оставался русским, - они не имеют понятия, что такое натура, и думают, что хоть мне, например, нужно ужасно заботиться о том, чтобы у меня волосы оставались каштановыми, - а если я чуть забуду об этом заботиться, то вдруг порыжею" (452). Полемика со славянофилами усиливала политическую актуальность и могла вызвать цензурные придирки; для придания роману большей цельности Чернышевский (или редакция?) предпочел устранить этот кусок.

В 19 главы второй Чернышевский обращается с гневной инвективой к современному ему поколению: "Грязные люди, дрянные люди гнилые люди. Хорошо, что ты, читатель, не таков". Тут же, обрывая себя, Чернышевский пишет, что он человек "старого века", а ныне, мол "русская публика, к какой я привык, уже больше чем наполовину сменилась публикою другого поколения, более честного и более чистого. Не очень еще много в ней людей, у которых голова в порядке. Но большинство уже имеет, по крайней мере, желание смотреть на белый свет честным взглядом" (458). Соображения, по которым это место снято, очевидно, те же, что и в изложенном выше отрывке: оно не было безусловно необходимым. То же самое мы встретим еще раз - в 4 главы третьей, в описании ареста Сашеньки Кожуховой. Лопухову в полиции "наговорили грубостей и только, - это было давно, лет восемь тому назад, с тех пор полиция очень много переменилась в обращении с людьми, одетыми порядочно; переменилась ли в обращении с народом и переменилась ли в сущности, я не знаю, но очень может быть, что переменилась даже и в этом; тогда было другое, господствовала еще полная грубость" (499).