Между Сциллой и Харибдой. Последний выбор Цивилизации

– Мариванна! А чего он сел не как нужно!

Малые дети хотят быть как все. И других к этому склоняют. Поэтому дразнят толстых, очкариков, рыжих и прочих непохожих. Стадный инстинкт так срабатывает. Детеныш ведь еще очень мало знает о мире. Поэтому, чтобы выжить, он должен учиться, то есть подражать. Выделишься, сделаешь не так – сожрут.

Из этого первобытного, животного подражательного поведения вытекает животное же понимание справедливости как равенства всех. Почему Ване дали две конфетки, а мне одну? Чем он лучше?

У людей, которые набрались знаний, но не поумнели, эта детская обида сохраняется до гробовой доски. Организм протестует! Почему Депардье имеет миллионы и не хочет делиться?! Несправедливо!…

Такой человек, до седых волос подверженный детскому уравнительному комплексу, выглядит, конечно, жалко. Но за ним весьма поучительно наблюдать – как его детский комплекс проявляет себя в виде рационализации. Ну, действительно, нужно ведь как-то объяснить словами свои тонкие душевные переживания о «несправедливости» мира! И начинаются словесные навороты и теории типа марксизма, который успокаивает болезного: это не ты такой дурак, это просто они хитрым способом у тебя отняли, потому что злые и плохие, а ты хороший и моральный. Хоть какое-то утешение.

Как мы уже знаем, вера в разного рода учения типа марксизма есть разновидность религиозного поведения. Вместо того чтобы поменять что-то в себе и хотя бы постараться достигнуть вершин хоть в чем-то, люди предпочитают утешаться нью-религией или религией традиционной. Первым увлекаются либералы, вторым – консерваторы. Вера в Отца (небесного или земного – без разницы) тоже есть свидетельство инфантильности мышления. Если человек до седых волос не созрел для того, чтобы выйти из-под опеки строгого Папы, о чем тут еще говорить?…

Большая часть человечества – взрослые дети. Иногда это бывают умненькие, нахватанные дети, выучившие умные слова, но душа этих отличников остается незрелой. Жаждущей Отеческой ласки или Отеческого ремня. Просто левые – это умненькие инфанты, а консерваторы – глупенькие инфанты, вот и вся разница.

Тут-то у думающего читателя и может возникнуть вопрос: а что же делать с этими неповзрослевшими людьми? Особенно учитывая тот факт, что политические пристрастия человека определяются его внутренним строением, то есть генами.

Хороший вопрос. И на него нужно ответить. Это вопрос о судьбе нашей цивилизации. Леволиберальные инфанты, мозг которых поражен розовой религией Эгалитаризма и Политкорректности, слишком добры, чтобы сопротивляться жестоким и малограмотным диким детям из стран Третьего мира, мозг которых поражен черной плесенью традиционной религии.

Людей, мыслящих трезво, меньшинство. Тупик?

Однако людей умных всегда было меньшинство. Но именно они и двигали прогресс. Правда, тогда не было демократии…

До демократии мы еще дойдем, а пока разберемся с генетикой, которая определяет политические пристрастия…

Генетика дает только склонность. Она определяет «сложносоставное» свойство, скажем на 80%. А остальные 20% дают нам вилку фенотипа. Коридор возможностей. Это касается не только интеллекта, например, но даже такой штуки, как сексуальные предпочтения. Есть истинные геи, которые никогда на женщину не посмотрят. А есть бисексуалы разной степени навороченности. В рамках 20% мы всегда можем вести воспитательную раскачку, склоняя особь в ту или иную сторону.

Можно натренировать меткость. Можно развить интеллект. Даже рост человека, который задается генетикой, можно корректировать питанием в юном возрасте. Хорошо кормите – вырастет на всю заданную программу. Плохо кормите – получится задохлик. Будет в паре однояйцевых близнецов один брат мышцы качать, выйдет из него бугристый культурист. А второй, который у компьютера просидел, так и останется бледной макарониной.

Давайте попробуем поискать спасение в этом направлении…

Что нам подсказывает биология? В биологии известен так называемый эффект Болдуина. Джеймс Болдуин – американский психолог, которого, как и нас с вами, очень интересовал вопрос: а в какой степени связаны заложенные генами программы поведения с возможностью их генетической корректировки? Болдуин еще в конце XIX века заявил, что поведенческая корректировка может сказаться на генах. То есть то, чему научили, может закрепиться на генетическом уровне.

Не спешите бросать в парня тухлыми яйцами! Я понимаю, что вас так возмутило. «Благоприобретенные признаки не наследуются!» – эта формула сидит внутри каждого культурно воспитанного человека со школьной скамьи. И она правильна. Но не менее правильно и утверждение Болдуина.

Тезис, что приобретенный признак может наследоваться, впервые придумал биолог Ламарк. Он полагал, что изменчивость видов происходит следующим образом: если зверь будет упорно тренироваться и тянуть шею за верхними веточками, у него родятся дети с чуть более длинной шеей. Ламарк жил еще до эпохи дарвинизма и генетики, и ему эта ошибка простительна. А вот сталинскому любимцу академику Лысенко – нет. Однако мичуринец Лысенко тоже разделял данную точку зрения, полагая ее весьма марксистской. И преследуя со всем возможным чекизмом «проклятых вейсманистов-морганистов».

Ходит исторический анекдот, будто, узнав, что Лысенко всерьез разделяет точку зрения Ламарка, Лев Ландау (по другой версии Петр Капица) воскликнул:

– А как же вы тогда объясните рождение необрезанных евреев? И почему женщины все время рождаются девственницами?

Тем не менее эксперименты, доказывающие очевидную неправоту Ламарка, ставились: мышам поколение за поколением отрезались хвосты, но так и не дождались появления на свет бесхвостых мышек.

И как мы должны в этой связи реагировать на заявление господина Болдуина?

Вдумчиво!

Мы должны понять, каким образом благоприобретенный признак мог бы повлиять на наследственность. Такое возможно, если включить естественный отбор, а не просто кромсать хвосты и крайнюю плоть.

Классический пример, который обычно приводят, иллюстрируя эффект Болдуина, это пример с залезанием на дерево. В ареал пришел новый хищник. Какой-нибудь варан, например. И начал кушать местных обитателей. Скажем, козочек. Одна из козочек спаслась от варана, запрыгнув на дерево. Это не фантастика. Козочки весьма проворны, они легко лазают по горам, прыгают с уступа на уступ. И если ствол дерева не горизонтален, а расположен под углом и ветвист, отчего бы козочке на него не взлететь в панике?

Мы знаем, что в рамках, заданных генотипом, всегда есть фенотипическая вилка. То есть тот или иной признак можно натренировать, как культуристы накачивают мышцы. И всегда одни особи (более талантливые) будут лучше выполнять некие действия, а другие чуть хуже. Если хищники сожрали тех, что менее талантливы в запрыгивании на дерево, значит, включился естественный отбор, выбивающий одних и позволяющий выживать другим. Обучение козочками детенышей несвойственному от природы лазанию приводит к тому, что выживают лучшие лазальщики, передающие свои гены потомству.

В 1936 году украинский биолог Ефим Лукин опубликовал статью, доказывающую реальность эффекта Болдуина на основе наблюдаемых фактов. Так влияние обучения на наследственность было подтверждено в рамках дарвинизма.

У нашего вида этот отбор тоже шел. Когда-то, во времена совсем древние и дикие, самки заглядывались на тех самцов, которые обладали силой и примативностью, но потом, по мере социальной эволюции, больше шансов передать свои гены в будущее стало у тех, у кого меньше воняло изо рта, – хитрых, умных, благородных, умеющих зарабатывать и устраиваться в искусственной техносреде, построенной цивилизацией. А вы- сокопримативные быстро заканчивали свою бурную жизнь в тюрьме, а также погибали в геройских подвигах во имя чего- либо…

В общем, всем хорош эффект Болдуина, одним плох – нету у нас времени на такого рода селекцию. Мы могли бы его использовать, но наш вид, похоже, доживает последние денечки на планете. И спасти его от вымирания может только культурный отбор. Что я имею в виду?