Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Но драть особенно бо-о-льшие проценты с побежденной Германии Америке ещё предстояло в будущем после войны.

Накануне войны, осенью 1913 года по Средиземному морю полтора месяца бродили девять опять-таки белых линкоров США, отправленных туда по указанию уже кузена Теодора Рузвельта — Франклина Делано Рузвельта, заместителя морского министра в правительстве президента Вильсона. А в декабре 1917 года Вильсон «признавался» Буллиту: «Я ненавижу всякую войну и единственное, о чем я забочусь на земле, — это о мире, который я собираюсь установить».

Хорошо говорил американский президент, одно плохо — лгал. Ленин объяснил положение вещей иначе и точно: «Содрать при помощи данной войны еще больше шкур с волов наемного труда, пожалуй, уже нельзя — в этом одна из глубоких экономических основ наблюдаемого теперь поворота в мировой политике».

Для того, чтобы «сдирать шкуры» уже при помощи мира, чтобы сделать Германию «дойной коровой», и была устроена Парижская конференция.

Слов там было произнесено немало — вместе с техническим персоналом в Париже собрались несколько тысяч чело век. 14 февраля (после месяца препирательств) Вильсон, на пример, высокопарно продекламировал: «Пелена недоверия и интриг спала. Люди смотрят друг другу в лицо и говорят: мы — братья, и у нас общая цель. Мы раньше не сознавали этого, но сейчас мы отдали себе в этом отчёт. И вот — наш договор братства и дружбы».

Но всё определяли не слова, а та реальность, которая сложилась на планете к концу января 1919 года.

Война в Европе закончилась. Но далеко не везде и не для всех. Полностью к мирной жизни не вернулся в этом году еще пи один крупный участник войны. По новой Советской России — на Урале, в Поволжье, в Сибири — катилась волна мятежа белочешского корпуса, взбодренного долларами, франками и фунтами.

В полной силе был ещё адмирал Колчак.

Чехи, американцы, японцы оккупировали Владивосток и Дальний Восток.

В Архангельске и Мурманске высадились англичане. Они же оккупировали Баку.

Собирал Вооруженные силы Юга России Деникин.

Батька Махно бил то белых, то красных, то своих.

«Возвращаясь из Бердянска — рассказывал он своему начальнику штаба, бывшему железнодорожному машинисту Белашу, — расстрелял коменданта станции Верхний Токмак. Сволочь такая, парень был хороший, помнишь, мы позанятии Бердянска назначили его комендантом. Теперь вывесил плакат: „Бей жидов, спасай революцию, да здравствует батько Махно!“. Я его коцнул…».

Да, на юге России всё перемешалось особенно круто и темпераментно. В Одессе дымила трубами англо-французская эскадра, и Григорий Котовский проводил свои одесские операции то во френче французского офицера, то во фраке «сбежавшего от большевиков» негоцианта. У маленькой же Жанны Лябурб, работавшей среди французских моряков, была одна неизменная форма — очарование француженки и опыт революционерки.

Приходили оперативные сводки с фронтов Венгерской советской республики: «Красная Армия Советской Венгрии заняла линию фронта на румынском участке: Берек, Миносликола — Фальва, Антафальва, но отошли из железнодорожного узла Фюлес. На чехословацком фронте наши атаки продолжаются».

Германию тоже будоражили перестрелки по всей территории — от Киля до Мюнхена. Правительственные войска генерала Леки обстреливали революционных моряков. В Берлине зверствовали отряды военного комиссара правительства социал-демократа Густава Носке, который сдавшихся в плен рабочих просто расстреливал, за что и получил прозвище «кровавая собака». Это как раз подчиненные ему офицеры штаба кавалерийской дивизии за три дня до начала Парижской «мирной» конференции убили Люксембург и Либкнехта.

Тогда ещё юный референдарий, будущий королевский прусский советник Гюнтер Тереке — кавалер «Железного креста» и инвалид войны — только стал ландратом в округе Науэн. Он писал: «Продовольственное положение в районе было катастрофическим. Рабочие голодали, их семьи нуждались в хлебе насущном».

В номерах некогда респектабельного отеля «Адлон» пахло плесенью, и один рукав у швейцара был пуст. Пустой рукав — не попытка автора «оживить» рассказ острой деталью, а реальность, известная из воспоминаний тех, кто видел все это своими глазами.

Надписи «Verboten» («Запрещено») висели повсюду, и по всюду сновали полицейские. На углу Беренштрассе стоял тяжёлый пулемёт.

Проститутки на Фридрихштрассе обслуживали только за франки, фунты и — тут уж и вообще не разговор — за доллары. Зато нищие в пока ещё приличных костюмах не отказывались от марок и смущались от непривычки к тому делу, которым им пришлось заняться.

В Берлине было неуютно и зябко, и нищие дрожали как от холода, так и от шума банкетов в отеле «Адлон», которые жена известного адвоката, бывшего члена IV Государственной думы кадета Александрова, устраивала в честь французских офицеров. Хлопали пробки, вздрагивали нищие под окнами, лилось шампанское, звучали тосты за Францию, Англию, Америку, новую Германию и победу белых армий. А на углу Беренштрассе стоял тяжелый пулемет.

Власть имела силы казнить, но не могла остановить развал. Саперная рота обер-лейтенанта Винценца Мюллера получила приказ отправиться из Касселя в Берлин на пополнение запасного гвардейского саперного батальона. Утром она уже четко вышагивала к казармам в Кепенике, удивляя прохожих выправкой и стройностью рядов. Со стороны Унтер-ден-Лин-ден то и дело слышалась винтовочная и пулеметная стрельба. На следующее утро Мюллера разбудил ротный фельдфебель: «Господин обер-лейтенант, рота исчезла». — «То есть?» — «Берлинцы разбежались по домам, а потом и остальные ушли на вокзалы. Осталось пять унтер-офицеров, и все». Уполномоченный Совета солдатских депутатов отнесся к происшедшему спокойно — в Берлине бывало сейчас и не такое. Он выдал Мюллеру штатское кожаное пальто и кепку, потому что в офицерской форме со знаками различия появляться в городе было опасно. А через пару часов в военно-инженерном отделе прусского военного министерства обер-лейтенанту предложили: «Хотите добровольно поступить в Пограничную стражу „Восток“?».

Мюллер согласился.

Начальником Пограничной стражи был генерал фон Сект, а дислоцировалась она на полустихийно возникшей германо-польской границе и в Прибалтике. Фактически это были самые дисциплинированные войска в Германии, не считая контрреволюционных отрядов фрейкора. В районе Шауляя стояла «Железная дивизия» майора Бишофа, на Ригу наступал генерал-майор граф фон дер Гольц. Германские войска еще держались на Украине, хотя оттуда их выметала уже не только русская, но и германская революция.

Восточные войска капитулировавшей Германии серьезно помогали Антанте в ее интервенции против России. Они по давили Советскую власть в Прибалтике и нависали над Петроградом. В Париже готовился Версальский договор, а немецкая Пограничная стража служила интересам как держав-победительниц, так и будущим планам аннексии Прибалтики Германией.

Верховное командование, то есть Гинденбург и генерал Тренер, даже рассчитывало на крупные операции против Советской России в союзе с Антантой. Однако в действительности немцы уже были неспособны на серьезные военные действия, а Антанта все более склонялась к мысли о временном выключении Германии из европейского силового «расклада». Использование германских войск против нас могло оказаться тушением пожара керосином.

Да и объективно потенциал Германии, как душительницы русской революции, был сомнителен. Пока существовал Рейх, большевиков обвиняли в послушном выполнении указаний из Берлина в обмен на то, что Германия устраняется от вмешательства в русские дела. Но Германия, как мы знаем, вмешивалась в той мере, в какой была на это способна.

Случались, впрочем, и курьезы… 6 июля 1918 года Ярославль был захвачен врасплох мятежом эсеров и белогвардейцев. Начались аресты и расстрелы. А через неделю к городу подтянулись советские пехотные части, броневики, бронепоезд, артиллерия.

Прошла еще неделя… И, оказавшись в положении безнадежном, мятежники нашли «выход» в том, что… объявили себя в состоянии войны с Германией (!), а потом, «так как для них ясна безуспешность дальнейшей борьбы (борьбы, конечно, с Германией, стакнувшейся с проклятыми Советами. — С.К.)», «сдались германской армии» в лице представителя комиссии военнопленных лейтенанта Балка.