Аркадий и Борис Стругацкие - Двойная звезда

- Как выяснилось - очень даже можно...

- Да, выяснилось. Мы говорили тогда друг другу: "Не посмеют!" А самые умные из нас говорили: "Еще как посмеют!" И оказались правы. И это было для нас полным и окончательным прощанием с иллюзиями. Для нас - и для подавляющего большинства наших друзей и знакомых.

- Я и сам хорошо помню эти события - мне было тринадцать лет, я перешел в седьмой класс, и именно тогда у меня начался тот процесс, который у Вас закончился, - расставания с иллюзиями. Было лето, мы с родителями отдыхали на даче, время от времени родители слушали "Голос Америки" и "Би-би-си", где почти круглые сутки говорили о чешских событиях. И для меня было потрясением то, что по радио, оказывается, могут говорить прямо противоположное тому, что пишут в газетах!

- К тому, что такие противоположности могут быть, еще во время венгерских событий я относился достаточно спокойно. Я тогда вообще мало интересовался политикой. И выслушав очередную порцию вранья по советскому радио, мы с Аркадием Натановичем говорили друг другу: все врут, да ну их к черту, давай не будем никогда впутываться в эти дела. У нас свои проблемы, помощнее этих: Вселенная, Космос, Разум, вечное движение к истине... Я очень хорошо помню наш разговор на эту тему, мы были тогда еще очень далеки от текущей политики. Политизированность наступила позднее, где-то во времена Двадцать второго съезда и выноса Сталина из Мавзолея. К тому времени я был уже вполне политизированным человеком. Появились друзья, которых раньше не было, наладился контакт с молодыми писателями совершенно другими людьми, с другим идеологическим багажом. В моей жизни появились Миша Хейфец, Владлен Травинский (тогдашний ответственный секретарь журнала "Звезда"), великолепно ядовитый Илья Иосифович Варшавский, историк Вадим Борисович Вилинбахов и многие другие. Захватывающие беседы на политические темы сделали меня человеком политическим, чего раньше совсем не было. Вот вы заинтересовались какими-то политическими событиями в седьмом классе - а меня в седьмом классе такие вещи вообще не могли бы заинтересовать! Я был бесконечно далек от политики, она меня совершенно не интересовала, для меня худшего наказания, чем взять в руки газету, и представить было невозможно...

- Ну я-то тоже до чешских событий в газетах читал только спортивные новости...

- А я и спортивных не читал! Вспоминаю вот сейчас замечательную историю о том, как я поступал в аспирантуру. Это очень хорошо характеризует мою прямо-таки патологическую аполитичность. Это был 55-й год, я сдавал экзамен по марксизму-ленинизму (всего экзаменов полагалось три). Теорию марксизма-ленинизма я знал блистательно, ответил так, что от зубов отскакивало, все было замечательно, экзаменаторы были очень довольны... Но вдруг одному из них пришло в голову задать вопрос, который касался политики - текущей политики. Я уже не помню, какой был первый вопрос. Но что-то я, видимо, не так сказал, потому что мне задали второй вопрос - крайне легкий, по их мнению: скажите, пожалуйста, кто у нас первый секретарь ЦК КПСС?

- Неужели Вы этого не знали?

- Ответ мой полностью характеризует мое знание современной политики. "Ну, там их несколько, - сказал я. - Один из них, например, Микоян..." "Ах там их несколько? - сказали мне. - А кто же еще?" - "Ну, Ворошилов, по-моему, один из них", - ответил я. - "Так-так..." - сказали мне... Потом был задан еще какой-то вопрос, на который я ответил примерно в том же духе, после чего один из экзаменаторов заявил: "Ну, знаете, товарищи, я просто не знаю, что и сказать". Меня попросили выйти, я с ужасным предчувствием вышел и думал, что вообще все завалил. Но все-таки они поставили мне трояк - я получил первую тройку в своей студенческой жизни...

- Сразу вспоминается анекдот - "Бросить бы все к чертовой матери и уехать в этот Урюпинск..."

- Теперь-то я понимаю, как я выглядел тогда! Человек, который блестяще, "от сих до сих" и вдоль-поперек знает все основы марксизма-ленинизма, с цитатами из Ленина и всеми прочими онерами - и, оказывается, не знает, кто у нас первый секретарь!

- Это было характерно для вашего поколения?

- Да! Мы все были такие. Я вспоминаю студенческие годы, и мы все были совершенно аполитичны. Если мы и говорили о политике - то только со смехом. Это было совершенно специфическое отношение. Классическое оруэлловское "двоемыслие" (double-think). Понимаете, мы могли смеяться над какими-нибудь политическими лидерами, например, над их походкой, или выговором, или дурацким пенсне, - и в то же время я был готов умереть за них, если понадобится. Ибо они олицетворяли Идею. Это было типичное отношение холопа к своему барину. Холоп может смеяться над барином у себя в холопьей избе и перемывать ему косточки, но, когда дойдет до дела, он за барина встанет стеной: возьмет острогу, топор и будет колоть, рубить и жизнь свою отдаст за барина... А точно так же, как холопа, высокая политика интересовала нас чрезвычайно мало.

- С чем это было связано - с недостатком информации?

- Не то что с недостатком информации - скорее, со способом ее подачи. Информации как раз было навалом, нас пичкали ею в школе, в университете, она непрерывно передавалась по радио, по телевидению, когда оно появилось, в газетах... И - никакой разноголосицы! Вот в чем фокус. Великая вещь: тотальность информации.

- Однако в 70 - 80-е годы тотальность информации была такой же, между тем значительно большее число людей стало интересоваться политикой. Почему?

- Я же говорю об очень молодых людях. Совершенно уверен: нынешняя молодежь точно так же аполитична. И это нормально: что, в конце концов, интересного в политике для молодого человека? Есть куда более привлекательные занятия. Зачем говорить о политике, если гораздо интереснее рассказывать анекдоты или травить истории из жизни. Или трепаться о новых кино. Или, скажем, о музыке.

- Вы не пытались заниматься музыкой?

- Никогда. Вместе с друзьями я пережил увлечение джазом - это было единственное, что у нас не глушили. О этот знаменитый "Час джаза" Виллиса Конновера! Джаз нам нравился страшно - и сам по себе, а к тому же в нем ощущался лакомый душок запретности. Немножко запрещать надо обязательно, особенно если хотите завлечь молодежь. Если бы сейчас у нас под запретом формальным, по крайней мере - оказалась, скажем, некая газета, ее бы начали читать и раскупать гигантскими тиражами...

- А что Вы в молодые годы любили читать? Я понимаю, что это нестандартный вопрос к писателю...

- С юных лет я был довольно квалифицированным читателем. Я любил не только читать, но и перечитывать - а это верный признак квалифицированного читателя, получающего от чтения не просто заряд информации, эмоциональной или рациональной, но еще и некоторое эстетическое наслаждение. Это специфическое наслаждение, его нельзя получить ни от музыки, ни от кино, ни от созерцания красот природы - только от чтения книги! У меня был очень широкий диапазон чтения. Во-первых, к счастью, сохранилась почти полностью отцовская библиотека. Часть книг, правда, мы с мамой в голодные времена продали, но значительная часть уцелела - два шкафа книг, которые я прочел все, от корки до корки. Я знал таких писателей, о которых нынче в России, наверное, мало кто слышал, - скажем, Верхарна, или Пьера Мак-Орлана, или Анри де Ренье, или Андре Жида. Там был полный Мопассан, почти полный Достоевский, разрозненные тома Салтыкова-Щедрина. И, разумеется, Дюма, Рабле, Шарль де Костер. Были даже разрозненные тома Луи Буссенара и Луи Жаколио - в те времена их было не достать ни в каких библиотеках.

- Из всего Буссенара в "застойные" времена, кажется, издавали только две книги - чуть позднее "Похитители бриллиантов" (она шла в обмен на 20 килограммов макулатуры), чуть раньше - "Капитан Сорви-Голова"...

- Кстати, "Капитан" - одна из самых плохих книг у Буссенара. У него надобно читать "Туги-душители" и "Факиры-очарователи". А у Жаколио "Грабители морей". Вот это было чтение для настоящего мужчины! К счастью, я очень рано прочел "Войну и мир" - и таким образом спас ее для себя, потому что потом мы начали ее "проходить" в школе и для половины моих сверстников эта книга навсегда перестала существовать. А вот "Отцы и дети" я прочесть не успел. Я прочитал "Накануне" до того, как мы начали ее изучать в школе, и эта книга до сих пор остается одной из моих любимых у Тургенева. А вот "Отцы и дети" - вещь гораздо более глубокая и гораздо более достойная внимания, так и осталась для меня чужой. Так же, как и "Евгений Онегин". Зато "Повести Белкина", которые мы в школе не проходили, я люблю с детства и до сих пор. Так что у меня изначально был очень широкий диапазон любимых книг, хотя, будучи человеком молодым, я предпочитал, естественно, фантастику и приключения.