Кремлевские пигмеи против титана Сталина, или Россия, которую надо найти

Иногда подтверждение этой мысли находишь весьма неожиданным образом. В русской сатирической литературе есть недооцененное, но самобытное и даже в некотором отношении одинокое (если не считать Салтыкова-Щедрина) имя — Пантелеймон Романов.

Писатель умный и едкий, он и до 1917 года, и после 1917 года был склонен к описанию исключительно отрицательных черт русского национального характера, но не потому, что не любил Россию, а именно потому, что любил её и хотел, чтобы она развивала великие, гулливерские черты своего национального характера, изживая отвратительные, лилипутские.

В 1916 году — до революции — Пантелеймон Романов опубликовал грустно точный этюд «Русская душа». Там главный герой, профессор Московского университета Андрей Христофорович Вышнеградский, приезжает в гости к брату Авениру в деревню. И вот что говорил Пантелеймон Романов устами своего героя:

«Ты знаешь, когда оглянешься кругом, и видишь, как вы тут от животов катаетесь, а мужики сплошь неграмотны, дики, и тоже, наверное, ещё хуже вашего катаются, каждый год горят и живут в грязи, когда посмотришь на всё это, то чувствуешь, что каждый уголок нашей бесконечной земли кричит об одном: о коренной ломке, о свете, о дисциплине, о культуре.»

Романов не был большевиком, но то, что он писал до революции, очень созвучно, как видим, мыслям большевика Ленина, высказанным уже после революции.

Об уровне развития дореволюционной России можно судить и по воспоминаниям американского профессора Сэмюэля Харпера (1882–1943), изучавшего Россию более сорока лет и впервые приехавшего к нам в 1903 году.

После поездки в Тверскую губернию после революции 1905–1906 годов Харпер писал:

«.крестьяне в деревнях жили поистине примитивной жизнью. Это было моё первое знакомство с русской деревней, и. впечатление было весьма гнетущим.»

А вот более поздние записи:

«В деревнях всегда была опасность подцепить какую-нибудь болезнь. Клопы и блохи были обычным явлением. Ездили мы и по районам, где была распространена холера в слабой форме. Меры предосторожности против кожных болезней и сифилиса не всегда носили эффективный характер, что причиняло беспокойство.»

Так жили социальные «низы» России.

Что же до «верхов», то можно привести иной пример. Харпер, как корреспондент американских газет, вместе с представителем «Ассошиэйтед Пресс» Бичем Конджером присутствовал на придворной церемонии в Петергофе по случаю женитьбы шведского кронпринца на великой княжне Марии, племяннице царя. Когда Харпер и Конджер вернулись в столицу, Конджер коротко сказал: «Это было ужасное сборище слабоумных».

Но эти слабоумные обладали огромными богатствами, владели всей Россией. А при этом по отношению к Европе они чувствовали себя провинциалами и поощряли чувство провинциализма в русских образованных кругах.

А уж откуда оно, это преклонение духовных лилипутов перед Европой, в предельно искажённом виде просачивалось в народные низы, где спали гулливерские силы? Но мог ли народ ощутить себя Гулливером, если им правили и его «просвещали» лилипуты?

Оборотной стороной общественного провинциализма было неумное национальное высокомерие. Концентрированной его формулой стало глупо-спесивое: «Что русскому здорово, то немцу — смерть». Это был не патриотизм, а «квасной патриотизм», тоже — лилипутский.

Русский умница Суворов говорил и чувствовал иначе: «Где олень пройдёт, так и русский солдат пройдёт. Где олень не пройдёт, и там русский солдат пройдёт!» В этих словах не было спеси, но было высокое чувство национального достоинства, недоступное ни русским купчикам средней руки, ни охотнорядским приказчикам.

Суворов обращался к солдатам: «Чудо-богатыри!..» Что ж, его чудо-богатыри, придя в Европу, широко — как Гулливер — шагнули через Альпы. Но правили-το Суворовым и его чудо-богатыря ми пигмеи.

Нет, были, конечно, в старой русской истории и яркие правители — иначе великой России попросту не было бы.

Тот же Иван Грозный ещё до Петра начал прорубать для России «окно в Европу» на Балтике. Ливонская война русского народа за старинные русские земли и выход к Балтике устойчивого успеха нам тогда не принесла, однако это не отменяет самого факта русского патриотизма в России Грозного.

Впоследствии чувство патриотизма из жизни допетровского Русского государства не ушло, но впервые стал накапливаться и провинциализм — как результат отставания от Европы в социальном, культурном и технологическом развитии.

Мощное и успешное преодоление «расейского» провинциализма было предпринято Петром в созданную им же эпоху. В 1714 году в Санкт-Петербурге, на торжествах по поводу спуска на воду корабля «Илья Пророк», Пётр сказал:

«Кому из вас, братцы мои, хоть бы во сне снилось лет тридцать тому назад, что. мы доживём до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и вернувшихся домой столь смышлёными;. доживём до того, что меня и вас станут уважать чужестранные государи.»

Вот это был патриотизм! Причём основой его было понимание Петром важности для России знаний, науки, культуры. Тогда же, на спуске «Ильи Пророка», он мечтал:

«Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда. они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились и по всем европейским землям. Теперь очередь приходит до нас, если только вы поддержите меня в моих важных предприятиях, будете слушаться меня без всяких оговорок и привыкнете свободно распознавать и изучать добро и зло.»

Последние слова единственного российского монарха, который имел не только рост Гулливера, но и его размах, можно рассматривать как вечно актуальный завет и совет компетентного лидера России народам России!

Только тогда лидер России может обеспечить себе и России успех, когда он живёт для России, а народы России поддерживают его в его «важных предприятиях»… Именно так получилось у Сталина с народом и у народа со Сталиным.

А до Октября 1917 года в нашей истории был лишь один период, когда высшая государственная власть в полной мере, по-настоящему понимала нужды страны и поощряла её развитие. Это, ясное дело, — эпоха помянутого выше Петра Великого.

Екатерина Великая — даром что была немка (а может, как раз потому, что была немка), Европе в рот не заглядывала и называла Россию Вселенной.

Умный и точный образ!

Но такой взгляд впоследствии не закрепился — Екатерина не смогла подняться до тех высот государственного интереса, которые обеспечивали бы России устойчивое развитие.

Сын Екатерины, император Павел, был убит проанглийской придворной камарильей, не успев толком начать.

Сына Павла и внука Екатерины — будущего императора Александра Первого, воспитывал европеец Лагарп, просветитель. Могли он, чуждый России человек, космополит, привить русскому царю то чувство потенциальной первоклассности России, которое исключительно сильно было развито у Петра Великого? Нет, конечно, и в результате Александр не верил в Россию, а Россия не верила ему.

Так оно дальше и пошло.

А высокомерное «Когда русский император ловит рыбку, Европа может и подождать» внучатого племянника Александра Первого — Александра Третьего, по сути ничего не меняло. Россия отставала от Европы всё больше.

Широко известны слова большевика Сталина о том, что мы отстали от передовых государств на пятьдесят-сто лет. Но мало известны слова дворянина Гурко, сказанные за двадцать лет до Сталина: «Все без исключения страны опередили нас в несколько десятков раз».

В начале XX века на среднего жителя Российской империи приходилась в день одна чайная ложка сахара! Крестьянин сахара не видел вовсе. В докладе Пятому съезду уполномоченных объединённых дворянских обществ 1909 года его автор, помянутый мной В. Гурко, писал:

«Вывоз хлеба происходит не от достатка, а от нужды, происходит за счёт питания населения. Наш народ, как известно, вынужденный вегетарианец, то есть мяса почти никогда не видит».

При царе хлеба вывозили много за счёт голодного брюха крестьянина, а не за счёт крупного товарного производства зерна. Когда началась Первая мировая война, эта слабость русского сельского хозяйства проявилась очень быстро. И не большевики, а царское правительство 29 ноября 1916 года впервые ввело понятие «принудительная продразвёрстка», выпустив постановление «О развёрстке зерновых хлебов и фуража».