Голубые дороги

Школа номер восемь. Она почти у самого военного городка. Гарнизон традиционно шефствует над нею. Часто там бывают офицеры, курсанты, солдаты. То концерт дадут, то военизированную игру проведут, то организуют работу военных кружков. Особенно много хлопот в школе летом.

Когда летчики заняты, к детям идут техники, авиационные механики. А когда заняты авиационные специалисты, идут летчики. И так все время. Дети хотят все знать, все услышать из уст бывалых людей. Любят ребята и мастеровых людей. Есть такие специалисты у авиаторов — ремонтники.

Прежде много раз бывал в школе и Валерий Быковский. И вот он снова здесь, в знакомом актовом зале. Пионерская организация школы принимает его в почетные пионеры, лучший ученик повязывает галстук. Ко многому обязывает это звание: почетный пионер.

В тот же день Валерий Федорович Быковский посетил еще одну школу, техникум, ремесленное училище.

Встречи были долгими. Космонавт охотно отвечал на вопросы. Юноши и девушки — на пороге выхода в самостоятельную жизнь. Они хотели много знать, во многом разобраться.

 — Зачем мы осваиваем космос?

 — Что вы думаете о сегодняшней молодежи?

 — Совместима ли высокая цивилизация и земные человеческие недостатки?

 — Какое состояние вы больше всего любите?

Ответ на последний вопрос:

 — Занятость.

Вечером друзья по полку — качинцы — Черкашин, Роднев, Бородкин и другие просили Валерия быть их гостем.

У каждого офицера есть родная часть. Родным я называю свой первый полк. Первая встреча с воинским коллективом после училища остается в памяти навсегда. Где бы ни носила тебя жизнь, где бы ты ни шел трудными военными дорогами, хочется побывать в своем родном полку, прикоснуться воспоминаниями к юным офицерским годам.

А сколько воспоминаний.

 — А помнишь?

 — Знаешь, а ведь тогда…

И так непрерывно, долго–долго мы вспоминали свою жизнь.

Молчит лишь Юрий. Он рад встрече, хотя внешне сдержан. В грустном кивке головы, печальных глазах — выстраданная боль. Ничто, кажется, не изменилось в нем. Но…

Произошло это несколько лет назад. Мы получили новый самолет и начали активное переучивание. Полеты шли непрерывно. Летчикам нравился маленький верший истребитель, все с интересом ждали очереди вылететь на новой «матчасти». Погода способствовала быстрому переучиванию, и скоро все летчики стали летать ночью. В полку дарил особенный подъем всеобщей радости. Это была наша победа.

В эти дни Юрий познакомился с Нелли. Пусть говорят, что нельзя полюбить с первого взгляда. Они полюбили друг друга. В маленьком городке люди на виду, скоро об их дружбе знали все. Нелли была красива. Ее охотно приняли на офицерском вечере.

Встречались Юрий и Нелли каждый день. После полетов она ждала его. Старшие товарищи радовались за Юрия, а мы завидовали. Нелли была олицетворением совершенства, эталоном боевой подруги. Так мы думали. Но однажды…

Шли ночные полеты. Как правило, они заканчиваются на рассвете. Мы находились на старте, у самолетов, и еще не знали, что случилось несчастье.

Неожиданно взвилась красная ракета, вспорола на мгновение летнюю ночь, напблнила тревогой округу. Тотчас установилась тишина, обманчивая, недобрая.

Полеты были прекращены, один за другим самолеты возвращались на аэродром. Кавалькада аварийных машин с затемненными фарами неслась через летное поле к городу. После короткой дремы все пришло в движение.

В ту ночь военный городок не спал. На одной из улиц, распластавшись на брюхе, лежал истребитель. Весть летела от дома к дому, вспыхивал свет в окнах, многие полуодетые — кто что успел накинуть — бежали на шум. Вокруг самолета образовалась толпа, а люди все подходили и подходили.

Летчик был цел и невредим. Он ходил возле самолета, заглядывал во входные тоннели сопла.

Вдруг из задних рядов кто‑то стал энергично проталкиваться вперед, к самолету. Люди расступились неохотно, некоторые даже сердились, но Нелли — это была она — ничего не слышала. Пробившись к кабине, она припала к ней, искала растерянно — где же летчик?.. Ее глаза были безумны.

 — Юра, Юра, — бормотала она, наконец увидала летчика, поняла, что это другой, как‑то сразу обмякла, а потом пошатнулась и упала.

Юрий пришел к ней утром. Она сидела на крыльце, задумчивая и какая‑то отрешенная. Он сел рядом и привлек ее к себе.

Нелли заплакала.

 — О господи, такая трагедия…

 — Это даже не авария, Нелли.

 — Это трагедия. Этот самолет… Нам надо уехать отсюда, Юра. Куда хочешь. Я люблю тебя, Юра, и если ты меня тоже любишь…

 — Я военный — и не могу уехать.

 — Но я люблю тебя!

 — Я тоже тебя люблю.

 — Самолеты падают с неба…

 — Нелли! Костя совершил подвиг. В сопло его машины попала птица, двигатель остановился. Но он не бросил самолет, спланировал и посадил на улицу.

 — Ну и что с того? Я больше не могу так.

 — Не торопись, Нелли, одумайся!

 — Нет, нет, прощай…

Нелли ушла. А Юрий еще долго сидел на крыльце. Больше он ее не видел. Она уехала в тот же день. Мы никогда не говорили о Нелли. Мы хотели помочь Юрию, но как это сделать — не знали. В любви и горе советчиков нет.

Шли годы. Юрий окончил академию и вернулся в свой родной полк. Нас взволновала тогда его верность дружбе и нашему «союзу холостяков». Но мы знали, что и Нелли тоже была причиной его возвращения в полк и в эти места. Он не боялся встречи с прошлым. Нам казалось, что он все время чего‑то ждет, находится в предчувствии чего‑то.

…Виктор Черкашин занимался столом. Его жена Тамара вместе с другими женщинами хлопотала на кухне. А у нас разговор не клеился, хотя каждый был переполнен чувствами, каждому было что сказать, чем поделиться, напомнить. Кстати, я припомнил несколько занятных эпизодов и рассказал их друзьям.

Иногда Валерий приезжал ко мне на службу. Как‑то летом, не предупредив меня, Быковский приехал в штаб.

Предъявив удостоверение, он хотел уже пройти, но часовой остановил его и учтиво попросил показать пропуск.

 — Ведь я же показал вам свое удостоверение, — сказал Быковский.

 — Простите, товарищ подполковник, но лучше, если вы закажете пропуск.

Через несколько минут, получив пропуск, Быковский вернулся к проходной. Часовой тщательно проверил документы, пропуск, приложил руку к козырьку и попросил разрешения обратиться. Часовой явно смущался и чувствовал себя неловко.

 — Можно получить автограф? — краснея, сказал он.

 — Конечно, можно. У меня есть хорошая открытка.

Быковский достал из бокового кармана открытку, подписал ее и подал часовому.

А вот еще случай.

Как‑то Валерий ехал на встречу с молодежью одного предприятия. У него было несколько часов свободного времени, он позвонил мне, и мы решили покататься по весенней Москве. Был солнечный день, улицы запружены нарядно одетыми, медленно шествующими людьми.

Мы направились к центру. И тут я заметил вокруг нашей машины стаю «Волг», «Побед» и «Москвичей». Они норовили идти почти вплотную, а пассажиры заглядывали в нашу машину. Мы видели их восторженные лица, слушали, о чем они говорят.

Быковский был невозмутим, словно все это его не касалось.

 — Поедем вместе, — уговаривал он меня.

 — В каком качестве? Ведь приглашали космонавта.

 — А разве роль однополчанина невысока?

Свисток милиционера прервал разговор. Какой–то водитель, забыв о светофоре, выскочил на красный свет.

Милиционер подошел к нашей машине.

 — Простите, Валерий Федорович, что задерживаю. Лихачат, норовят взглянуть на космонавта!

…На столе тем временем заполнялись пустующие прогалы. В квартиру входили жены летчиков. Они были нарядные, торжественные, обращались к Валерию на «вы», отчего он только конфузился. Он всячески старался показать, что нимало не изменился, остался все тем же В а–леркой, а такое почтительное обращение увеличивало разрыв, нарушало простоту. Благо, у меня в запасе имелось еще немало историй из нашей прежней полковой жизни, и я не ленился, выкладывал их одну за другой.