Путешествие по Советской Армении

Есть странная, необъяснимая связь между красками неба и камня, характером небесного пейзажа и окраской местных минералов, словно элементы и в их газообразном и в их застывшем состоянии любят ложиться одинаково, строятся по «местным» признакам и живут в избирательном сродстве со своею природой. На Урале замечаешь это по яшме, как бы повторяющей удивительные тона и рисунки уральского неба. В Армении нет разнообразных красок, присущих нашему Северу, но в ней есть та сухость, легкость, перистость, необычайная, едва касающаяся глаза нежность тона и рисунка, какую невольно подмечаешь и в небе и в камне. Помню один утренний рассвет на вершине Дорийского каньона, минуту неподвижности перед самым появлением солнца, похожим в горах на вспархивание птицы. Когда блеснет золотой ободок солнца над горизонтом, это чувство всеобщего вспархивания охватывает вас почти физически, как ветерок, пробегающий по траве, по камню, по щеке, по волосам. А ветра нет, — только блеск пролился на землю, и движение прошло от первого солнечного луча. В одну такую минуту старый геолог Ованнес Тигранович Карапетян, так много потрудившийся для Армении в советские годы, творец ее геомузея и автор целого ряда геологических исследований, отбил молотком и протянул мне кусок так называемого ажурного кварца, в изобилии находившегося на горе.

Я увидела камень, как бы инкрустированный в середине кружевным, тонким фарфором, молочно-белым, с голубым ободком, проходящим по его краям, как зубцы изящной вышивки. Все словно запечатлелось тогда в этом куске ажурного кварца: и раннее утро, и нежная птичья перистость облаков, и прошедшее по траве движение, и холодок, и горная чистота воздуха.

Помню еще, как внизу, в том же каньоне, в первый год строительства Дзорагэс рыли шурф под дождем. Не видно ни облачка в небе, солнце светит, а сбоку откуда-то пронесся косой дождь. Мокрый рабочий без шапки вылез из шурфа и, отряхиваясь, раскрыл ладонь. Там влажно блестела находка — горсть кристалликов аметиста, крупных, словно капли розового дождя, только что упавшего на нас неведомо откуда.

Но геолог видит связь камня с пейзажем иначе, чем художник. В своих «Воспоминаниях о камне» покойный академик А. Е. Ферсман рассказал, как он понял впервые геологическую карту по аналогии с туркменским ковром. Перед ним ожил ее внутренний «рисунок» — история становления Земли; он увидел:

И дальше Ферсман рисует последовательное складывание земной тектоники, образование осадочных пород и пород вулканических, магматогенных. Для каждого участка нашей планеты эта тектоника своеобразна, и каждое своеобразие предопределяет ту или иную группу ископаемых, могущих тут оказаться, и то или иное возможное их залегание в земле: пластами, жилами, гнездами. Видеть этот рисунок «ковра земли» внутрь, в его пространственную, шеститысячекилометровую глубину, — значит хорошо представить себе «геологические предпосылки» данной страны и ее металлогению, то есть происхождение ее рудных богатств. Наша необъятная родина еще мало изучена с этой металлогенической точки зрения. Маленькая республика Армения, в прошлом исследованная классиками геологии и географии, а за четверть века советского строительства — целой школой советских геологов, тоже еще не может похвастаться полной изученностью: с каждым годом открываются в ней все новые и новые богатства. Только в 1945 году советские геологи смогли обобщить найденные ими закономерности в первую металлогеническую схему Армении, по которой страна поделена на шесть тектонических зон…

Что же имеется и чего нет в Армении?

Прежде всего, как уже говорилось выше, в этой вулканической стране просто несметны богатства строительного камня. Использование этих богатств увеличивается с каждым годом не только потому, что растет добыча камня, но и потому еще, что сами отходы от производств, связанных с глиной, кальцитом, известью, пемзой и т. д., дают в свою очередь ценнейшее сырье для новых строительных материалов.

Большое промышленное значение для всего нашего Союза имеют армянская медь и молибден. Подобно тому как на Урале в отдаленные времена варили в ямах, заменявших самую примитивную печь, железо из богатых уральских руд, так и древнейшие народы Армении с незапамятных времен умели использовать медную руду. Первобытный человек, живший в Армении, пользовался чистою медью, позднее он научился приплавлять к меди олово и получать бронзу. Так — очень рано — начался в Армении бронзовый век. Предметы из чистой меди найдены были при раскопках в Алавердском и Ленинаканском районах, бронзовые орудия — на Севане, в Зангезуре, в Араратской и Ширакской долинах.

Интересное открытие удалось сделать археологам: они нашли в Ленинакане и под Ереваном (при раскопках в Кармир-Блуре) каменные формочки для отливки бронзовых предметов — секир, плоских топориков, различных украшений. В Ленинакане была обнаружена даже целая первобытная «литейня» — каменная мастерская с формочками для литья. В Ереванском государственном историческом музее можно увидеть предметы конца третьего тысячелетия до пашей эры, то есть начала бронзового века (раскопки музея в 1936–1937 годах у села Шеигавит), а также второго и первого тысячелетия до нашей эры (раскопки в Шенгавите, Ленинакане и Кармир-Блуре).

Медь так давно выплавлялась в Армении, ее так выкачивали концессионеры в XIX веке, что одно время казалось — залежи ее уже исчерпаны, тем более что богатое Алавердское месторождение как будто подходило к концу. Но вот в последние годы одно за другим открываются новые богатейшие источники медных руд.

Есть в Армении небольшое количество различных ценных ископаемых. Водится, например, золото, — и россыпное по речкам, и связанное в медных рудах с серебром, с цинком; есть немного свинца, кадмия, кобальта, извлекаемых при переработке медных концентратов в Кафане. Такие элементы, как висмут, сурьма, ртуть, попадаются в столь ничтожных количествах, что и говорить о них не приходится. Немногим больше их таллия, мышьяка и серы. До сих пор в Армении не найдено бокситов; мало марганца, мало угля, а там, где он есть, он плох, то есть очень еще молод.

Я пишу, что в Армении нет бокситов. Но те, кто видел в Араратской долине корпуса большого алюминиевого завода, могут спросить с удивлением: а как же сырье, если нет бокситов? Дело в том, что вместо бокситов в Армении есть для алюминия другое сырье: алунит и нефелин.

Для другого легкого металла, магния, очень важного в промышленности, тоже есть здесь богатейшее сырье — доломиты, открытые лишь за год до Отечественной войны неподалеку от Еревана. Нужно еще упомянуть о базальте, алавердском барите, больших залежах хромита. Все это — нужнейшее промышленное сырье. На витринах Геологического музея Армении, начало которому положили коллекции О. Т. Карапетяна, весь этот мир ценных рудных ископаемых расположен в его металлогенической логике, с указанием его промышленного значения. Многое впервые начато производством именно тут, в Советской Армении, как, например, плавка базальта; другое успешно привилось здесь и стало мощным, как производство карбидо-кальция из давалинского травертина; третье, оригинальное по производству, огромно по своей роли в хозяйстве, как, например, извлечение из азота воздуха ценнейшего удобрения — цианамидкальция, необходимого для почвы Армении. Кироваканский химический комбинат уже успешно вырабатывает этот продукт, а колхозы вносят его под зябь. «Камень» (точнее — порошок), извлеченный из воздуха энергией речной воды, пошел на питание земли, чтобы помочь ей родить хлеб!