Путешествие по Советской Армении

По берегам Севана

Попробуем забыть о красотах, окружающих нас на высокогорном озере Севан, и вместе с каким-нибудь археологом совершим прогулку по берегу, — «слепую прогулку», как назвал бы ее обыкновенный турист, потому что не придется глядеть на красоту озера и гор, меняющуюся с каждой извилистой частью шоссе, а только на «предметы археологии». Вышли мы из машины в селении Севан (бывшая Еленовка), где шоссе разветвляется налево (на север) и направо (на юго-восток). Мы отправляемся направо, к городу Нор-Баязету.

Делая в этих местах раскопки осенью 1879 года, археолог нашел в них три сасанидские монеты, чеканенные при Сапуре I, в 238–269 годах нашей эры.

Дальше, возле деревни Ордаклу, — большая доисторическая пещера; на крутом берегу — развалины крепости; в селении Айриванк — древнейший монастырь, давший свое имя селению, а разбойникам, хозяйничавшим тут в прошлом веке, — своеобразную «резиденцию», где они укрывали коней, награбленное и укрывались сами. Здесь узкую береговую полосу стеной закрывает с запада высокая гора Уч-Тапалар [196], к югу от деревни Ачкала встают три громадные усеченные вершины, на одной из которых — часовня, куда за исцелением болезней когда-то двигались с разных концов Армении паломники. В озеро врезается мыс Норадуз, а навстречу ему, с той стороны Севана, острым концом возвышается мыс Ада-Тапа. Эти два мыса, охватывающие озеро, как две застежки пояса, представляют собою два конца седловины, залитой водою. Не доходя до мыса Норадуз, в нескольких километрах на юг, — один из самых замечательных феноменов природы:

Это приют доисторического человека. Если подплыть сюда на лодке и проникнуть внутрь, найдешь много пещер с нишами, камни, заменявшие жернова; был здесь найден в прошлом веке и обломок железа, по-видимому от котла. До деревни Шоржа (над мысом Ада-Тапа) с востока еще есть дорога, минующая прибрежные деревни на южном берегу, с заездом в районный центр Басаргечар, родину президента Академии наук Армянской ССР В. А. Амбарцумяна; дальше — заболоченное маленькое озеро Гилли; но, уже начиная с деревни Шоржа и до крайней северной точки озера Цовагюх, вообще по берегу почти нельзя пробраться: он обрывист и прорезан узкими, острыми ущельями, уходящими вниз, как трещины в стенах старой каменной крепости. Таково это озеро для путешественника-археолога, со всем богатством памяток, оставленных человеком на протяжении его бытия, с доисторических дней и доныне. Нельзя даже сказать, что озеро с его неприступным восточным берегом исследовано хотя бы наполовину. Здесь возможно еще много находок. В 1934 году Эрмитаж совместно с Институтом истории и материальной культуры Армении вел работу на берегу Севана, возле Колагерана, где стоит древняя урартская крепость с надписью на скале, произвел съемку и основательные раскопки, давшие много предметов урартского времени [198].

Ани

Ани оставляет единственное в своем роде впечатление, и его хорошо бы сравнить с посещением другого откопанного города — античной Помпеи. Там подчищенный и даже как бы вылизанный археологами и туристами город-музей с мертвыми колоннами у входа в мертвые стены, с сохранившейся на стенах глазурью черно-красных фресок в виде летящих женщин в развевающихся вуалях, с ровными рядами фундаментов и мелкой россыпью квадратных камешков стенной мозаики в уголке, словно нарочно заготовленной для того, чтобы турист забрал себе несколько кусочков на память; с застывшими окаменелостями — человеческими фигурами, собаками, залитыми лавой и ставшими лавой, — под витринами. В Помпее все стало экспонатами. Искать там социальные контрасты просто не приходит в голову, — кажется, будто жизнь каждого помпейца — это квадратная вилла с вазой в саду, с чудесными фресками на стенах, — так строилось музейное дело на Западе! Но город Ани в том виде, в каком он показывался туристу после революции, — это разрез конкретно исторической жизни средних веков со всеми ее классовыми и социальными противоречиями. «Маленький Ани, последнее убежище армянской государственной мысли в коренной Армении, стоит перед нами, как живой, с вещественными документами его былой жизни», — говорит Марр. Весь он — на высокой треугольной площадке, между слиянием рек Ахурян и Аладжи (или Алаза). Высокие речные ущелья защищают его с юго-запада, а на юго-востоке и северо-западе стоит стена массивной кладки из тесаных камней, построенная в 964 году. Здесь, в этом треугольнике, — наиболее древняя часть Ани, исконный армянский стиль, еще не измененный влиянием многочисленных завоевателей. Сохранились развалины здания, по-видимому судилища, — обнажена внутренность его зала в низких и толстых колоннах, поддерживающих арки полукруглых сводов на мощных плитах-подушках. Царь Смбат, сын и преемник Ашота, построил позднее вторую стену вокруг новой части города; круглые башни этой Смбатовой стены и встретили нас ночью, когда мы поднимались к Ани. Самые старые из сохранившихся памятников, кроме стены Ашота и судилища, — это знаменитый крест-камень (хачкар) 952 года и несколько церквей, из которых наиболее известен Собор богоматери. Он типичен по своей кладке, описанной профессором Стржиговским: залит внутри стен цементом со щебнем, а снаружи облицован прекрасными тесаными плитами; прямоугольное здание, в венке ажурных наружных полуколонн и фальшивых арок, с узкими щелями окон, отделанных рамками тончайшего орнамента, и до сих пор остается образцом замечательного зодчества для армянских архитекторов. Потом Ани последовательно переходит из рук в руки: византийских правителей, мусульманской династии Шеддадидов, грузинских царей, ставленников Грузии, армянских князей Захаридов, и позднее — монгольских завоевателей.

Каждый новый хозяин накладывает на Ани свою печать. Рядом с христианскими церквами появляются мечети и минареты, мавританские мотивы вторгаются в орнамент грузинской фрески, и надписи входят в церкви, сама орнаментация делается все сложнее, богаче и многостильней, вбирая в себя новые элементы. А город растет и растет, улицы мостятся, проводится издалека водопровод, о присутствии которого говорят многочисленные ниши-раковинки на улицах и перекрестках; семь прекрасных каменных мостов перекидываются через реку Ахурян. Вырастает ремесленная и торговая часть, кварталы ремесленников, кузнечные, кожевенные, плотничьи, седельные, оружейные и котельные ряды. Вместе с торговым ростом Ани растет его богатство, резче становятся социальные противоречия, дороже каждый клочок земли на маленькой площади Ани. Историки-летописцы анийского периода сохранили для нас сведения о паразитической роскоши «верхушки» анийского населения, о жизни которой они говорят, как библейские пророки о Содоме и Гоморре. Богатые анийцы и особенно анийки были так изнежены и ленивы, что каждая мелочь подавалась им рабами и служанками; они не слезали с носилок и колесниц даже для того, чтобы войти в церковь, а приказывали выносить к ним евангелие из церкви. Город Ани гремел своей музыкой, театральными зрелищами, непрерывными пиршествами; он славился красотой своих женщин. Когда аскеты-монахи приходили в Ани, чтоб образумить «детей гибели», анийцы вытворяли над ними почти «эллинские» (по остроумию) шутки. У них имелось два аналоя — высокий и низкий. Когда появлялся высокий монах-обличитель, ему тотчас ставили низкий аналой, на котором ему трудно было прочесть письмена евангелия; когда монах-обличитель был низенький, ему ставили высокий аналой, до которого он не мог дотянуться, чтобы заглянуть в евангелие. Покуда шутил, пировал, пил и пел паразитический Ани, другая часть населения надрывалась в непрерывном труде. Окраина города Ани напоминает опустелую окраину Гориса в Зангезуре. Городская беднота, люди простые и незнатные жили, за неимением «жилплощади», в земляных норах, в выемках и пещерах, сохранившихся и до сих пор. Жалкие остатки их быта наряду с дворцовым великолепием главных кварталов говорят лучше всякой летописи о социальном облике средневекового Ани. В 1319 году, по словам летописцев, Ани пострадал от сильного землетрясения. Анийцы, оставшиеся в живых от нашествия монгольских полчищ и после катастрофы, разбрелись во все страны мира, и потомки их оказались впоследствии у нас в Крыму, в Нахичевани на Дону, в Григориополе, а за рубежом — в Польше, Румынии и других странах.