Избранные произведения в двух томах (том первый)

Прошло несколько дней. В ЦГАЛИ опять многолюдно. В вестибюле докуривают, обмениваются рукопожатиями, вежливо уступают – кому первому войти в двери зала. В зале расспросы, приветы, шутки, тут же, на ходу, обсуждение важных дел:

– …на конференцию в Харьков…

– …ставьте вопрос – мы поддержим…

– …продавалась в Академкниге…

– …почерк очень сомнительный…

– …такие уже не носят…

Звонок. Начальник архива, упираясь ладонями в стол, объявляет:

– На повестке – отчет отдела комплектования о поступлениях последнего времени. Докладчик – товарищ Красовский. Юрий Алексанч, прошу…

К трибуне быстро и бодро идет, приосанившись, средних лет человек с внешностью декабриста: серьезное, благодушное выражение лица, бачки, в черной оправе очки.

Говорит интересно и обстоятельно, перечисляет новые рукописи, часть которых в научный оборот или входит, или уже вошла. Но о бурцевских материалах – ни слова.

Наклоняюсь к уху начальника:

– Почему он про бурцевские не говорит?

– Да за них еще не заплачено…

– А вы что, хотите от них отказаться?

– Ни в коем случае! Какой может быть разговор!

– Тогда я скажу о них.

– Дело ваше… Может быть, в следующий раз, когда все будет оформлено?

Но какое отношение имеет бухгалтерский документ к самому факту архивной находки? И когда начинается обсуждение доклада, беру слово и объявляю о том, что обнаружилось в актюбинском чемодане.

Не успел кончить – из зала идут записки; поднимается Василий Александрович Киселев – профессор, музыковед, один из деятельнейших работников Музея музыкальной культуры.

– Простите,- обращается он ко мне,- кому адресованы письма Чайковского, обнаруженные в этой коллекции?

– Два из них,- отвечаю,- обращены к какому-то Павлу Леонтьевичу и относятся к 1892 году, другие…

– Спасибо! А письма композитора Львова?

– Письма Львова, мне помнится, адресованы певице Бартеневой.

– О, это важные сведения! Вам, вероятно, будет интересно узнать, что в Астраханской картинной галерее имеются письма Чайковского к тому же Павлу Леонтьевичу (фамилия его Петерсон), а также неизвестные письма Михаила Ивановича Глинки, и- что в данном случае важно! – к той же певице Бартеневой. Очевидно, актюбинские и астраханские материалы как-то связаны между собой! Мне кажется, вам следует это проверить.

– Простите,- спрашиваю, в свою очередь я,- а как они попали в Астраханскую галерею, письма, о которых вы говорите?

– Мне объясняли,- отвечает Киселев,- только я уже точно не помню. По-моему, в Астрахани умер какой-то старик, родственники его не то погибли во время войны, не то куда-то уехали-словом, это поступило в Астраханский музей в военное время и куплено чуть ли не на базаре.