Булгаков

У Булгакова, как и у В. И. Экземплярского, Га-Ноцри принимают за безумца, а не за носителя света жизни. Автор "Старчества" прославлял тех, кто достигли евангельского идеала в монашестве, удалившихся в пустыни, кто "презрели мир до конца и всю свою жизнь посвятили исканию Царства Божия и правды Его на земле". Экземплярский цитировал слова аввы Дорофея своему ученику: "Не скорби, тебе не о чем беспокоиться; каждый продавший себя в послушание отцам имеет такое беспечалие и покой". Булгаков еще в 1923 г. в фельетоне "Киев-город" с грустной иронией вспоминал те легендарные времена, окончившиеся в 1917 г., "когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное, юное поколение". В последнем булгаковском романе Мастеру и Маргарите приходится "продавать себя в послушание" не святым старцам, а дьяволу Воланду, чтобы вновь обрести "беспечалие и покой".

Интересно, что метания Б. по вопросу веры сочетались с симпатиями ее и ее мужа к революции. Первая жена Булгакова, Т.Н.Лаппа вспоминала, что в 1916 г., когда она собиралась к мужу в госпиталь на Юго-Западный фронт, Б. дала ей пачку революционных листовок для распространения среди солдат. Булгаков, когда узнал, эту затею не одобрил, и прокламации были сожжены в печке.

Б. была одной из первых, кому Михаил признался в своем намерении стать писателем. 28 декабря 1912 г. она записала в дневнике: "Хорошую мне вещь показывал сегодня Миша (свои литературные наброски-замыслы) - хорошо и удивительно интересно! ...Миша хорошо пишет". К этой записи 8 декабря 1960 г. Б. сделала следующее примечание: "В этот вечер старший брат прочел сестре свои первые литературные наброски-замыслы и сказал: "Вот увидишь, я буду писателем". Б. с юности испытывала тягу к литературе, училась на филологическом факультете. В ее дневниковой записи от 8 января 1913 г. мы находим характеристику булгаковской речи: "Смесь остроумных анекдотов, метких резких слов, парадоксов и каламбуров в Мишином разговоре; переход этой манеры говорить ко мне... Мишины красивые оригинальные проповеди".

И в последующие годы В. оставалась среди сестер и братьев едва ли не самым близким Булгакову человеком. 3 октября 1917 г. он писал ей из Вязьмы: "Вообще обращаюсь к тебе с просьбой - пиши, если только у тебя есть время на это, почаще мне. Для меня письма близких в это время представляют большое утешение". А в апреле 1921 г. Булгаков, размышлявший о возможной эмиграции, сообщал сестре из Владикавказа: "Посылаю кой-какие вырезки и программы... Если я уеду и не увидимся, - на память обо мне". Осенью 1921 г. муж Б. А. М. Земский приютил Булгакова в их квартире № 50 в доме № 10 по Б. Садовой (см.: Нехорошая квартира) . В связи с предстоящим приездом брата Б. из Киева писала супругу в Москву 23 сентября 1921 г.: "А новая комбинация с мукой такая: у Миши с Тасей (Т.Н.Лаппа. - Б.С.) ничего нет, и как они будут жить в Москве, пока Михаил устроится, я не представляю. Приходится поэтому отдать им половину того, что мы получили от мамы (ржаной муки). Мама тоже сторонница этой комбинации..." В январе 1922 г. Булгаков побуждал Б. отправить из Киева несколько корреспонденции в "Торгово-Промышленный Вестник", где заведовал хроникой, однако к концу месяца это издание потерпело крах. Весной 1923 г. Булгаков сообщал Б., уже вернувшейся к тому времени вместе с А. М. Земским в Москву: "Живу я, как сволочь - больной и всеми брошенный. Я к Вам не показываюсь потому, что срочно дописываю 1-ую часть романа; называется она "Желтый прапор" (ранняя редакция "Белой гвардии". - Б. С.)". 26 ноября 1926 г. Булгаков стал крестным отцом младшей дочери Б. Елены, о чем сохранилась его записка Б. от 24 ноября 1926 г.: "Милая Надя, Буду крестить. В пятницу (26-го) в 12 ч. дня жду Лелю (Е.А. Булгакову, которая была крестной матерью. - Б. С.)". В феврале и октябре 1927 г. брат доставал Б. билеты на "Дни Турбиных", а 3 марта 1928 г. специальной запиской известил ее о том, что скоро будет читать "Бег".

В 1931 г. А.М.Земский был арестован по ложному обвинению в контрреволюционной деятельности и после нескольких месяцев пребывания в Бутырской тюрьме отправлен в ссылку на 5 лет. Ее Андрей Михайлович отбывал сначала в Красноярске, а затем в Кзыл-Орде, где работал типографским корректором. Б. в связи с этим была снята с должности директора школы в центре Москвы, лишилась служебной жилплощади и была выселена с двумя детьми на окраину, в Ростокино, где жила в бараке. В ноябре 1934 г. Земскому, которого жена дважды навещала в ссылке, было разрешено вернуться в Москву. Надежда Афанасьевна считала, что это - заслуга литературоведа и критика Исаака Марковича Нусинова (1889-1950), одного из ревностных гонителей Булгакова. Нусинов по ее просьбе будто бы добился приема у заместителя прокурора СССР Андрея Януарьевича Вышинского (1883-1954) и сумел передать ему прошение о пересмотре дела Земского.

Б. была дружна со второй булгаковской женой, Л.Е. Белозерской, однако с третьей женой писателя, Е.С. Булгаковой, отношения не сложились. Возможно, поэтому Булгаков не пришел на первые, последовавшие за его браком с Е.С. Булгаковой именины сестры. Брат послал ей 1 октября 1933 г. специальное письмо с извинениями со ссылкой на нездоровье и просьбой не сердиться на то, что "редко даю знать о себе", а также 100 рублей ее детям. Е. С. Булгакова в своем дневнике отзывалась о Б. достаточно нелестно. Так, 11 декабря 1933 г. она записала: "Приходила сестра М. А. - Надежда. Оказывается, она в приятельских отношениях с тем самым критиком Нусиновым, который в свое время усердно травил "Турбиных", вообще занимался разбором произведений М. А и, в частности, написал статью (очень враждебную) о Булгакове для Литературной энциклопедии. Так вот, теперь энциклопедия переиздается, Нусинов хочет пересмотреть свою статью и просит для ознакомления "Мольера" и "Бег".

В это же время - как Надежда сообщает это - звонок Оли (О. С. Бокшанской (1891-1948), сестры Е. С. Булгаковой. - Б. С.) и рассказ из Театра:

- Кажется, шестого был звонок в Театр - из Литературной энциклопедии. Женский голос: - Мы пишем статью о Булгакове, конечно, неблагоприятную. Но нам интересно знать, перестроился ли он после "Дней Турбиных"? (характерно употребление столь популярного в 1985-1991 гг. глагола перестроиться. - Б. С.)

Миша: - Жаль, что не подошел к телефону курьер, он бы ответил: так точно, перестроился вчера в 11 часов. (Надежде): - А пьес Нусинову я не дам.

Еще рассказ Надежды Афанасьевны: какой-то ее дальний родственник по мужу, коммунист, сказал про М. А. - Послать бы его на три месяца на Днепрострой, да не кормить, тогда бы он переродился.

Миша: - Есть еще способ - кормить селедками и не давать пить (такой способ в гоголевском "Ревизоре" (1836) практиковал городничий по отношению к неугодным купцам. - Б. С.)".

По этой записи уже видно некоторое отчуждение, возникшее между братом и сестрой, которая, как и ее муж, в большей мере готова была идти на компромисс с существовавшей властью и ее адептами, вроде И. М. Нусинова, попавшего в булгаковский список критиков и писателей, участвовавших в кампании против "Дней Турбиных". По утверждению дочери Б. Елены Андреевны, материалы для статьи о Булгакове должны были стать своеобразной "платой" И.М. Нусинову за его хлопоты по освобождению А.М. Земского из ссылки.

25 февраля 1937 г. появилась еще одна раздраженная запись Е. С. Булгаковой по поводу Б.:

"Вечером звонок Надежды Афанасьевны. Просьба - прочесть роман какого-то знакомого. Ну, как не понимать, что нельзя этим еще загружать!" Обыденную родственную просьбу третья жена писателя уже воспринимала едва ли не как оскорбление.

Не удивительно, что Елена Сергеевна даже не поставила Б. в известность о последней болезни мужа. В дневнике Б. связанные с этим события изложены в записи от 8 ноября 1939 г.: "Оля (старшая дочь Б. - Б.С.) за утренним чаем говорит...: "А ты знаешь, что дядя Миша сильно болен? Меня Андрюша Пенсов (одноклассник - Б. С.) спрашивает: А что - выздоровел твой дядя? А я ему сказала: "А я даже и не знаю, что он был болен". Андрюша мне сказал, что он был очень серьезно болен уже давно. Я испугалась и тотчас пошла звонить по телефону Елене Сергеевне, услыхала о серьезности его болезни, услыхала о том, что к нему не пускают много народа, можно только в определенный срок, на полчаса; тут же Е. С. делает попытку объяснить, почему она нас никак не известила (хотя этот факт, говорящий сам за себя, в объяснениях не нуждается), и от телефона, как была, в моем неприглядном самодельном старом пальтишке отправилась к нему, сговорившись об этом с Еленой Сергеевной.