Рабы ГБ

То есть не случись той утренней нашей встречи, и жизнь лишилась бы одной своей частички, так необходимой для познания происходившего и происходящего.

Статья "Последняя жертва "Малой земли" в свое время наделала некоторый шум.

В своем архиве я нашел ее оригинал, и самое любопытное в нем - те вычеркивания редакционных начальников, в которых видно время. В этом времени многое уже "можно", но еще оставалось "нельзя".

То есть шел 1990 год...

Ну ладно, к сути происшедшего с Виктором.

Итак, повторяю, шел 90-й, со всеми присущими тому году реалиями. Вернее, что существенно для этого повествования, год только начинался и пока еще никто не предполагал, как все может измениться после августа того же года.

А статья начиналась так:

"По московским приемным ходит парень. С Пушкинской улицы, из Прокуратуры СССР - на ул. Дзержинского, в КГБ, с проспекта Калинина, то есть из приемной Верховного Совета СССР, на Старую площадь, в ЦК КПСС... Один круг, второй, третий...

Подозреваем, что, увидев его, вновь, как от зубной боли, взвывают хозяева кабинетов: "Опять ты! Но мы же тебе все объяснили! Чего же ты еще хочешь!"

Но парень все ходит и ходит, чувствуя себя как в чужом городе, как в чужой стране: кто-то идет следом? или показалось? что так пристально смотрит прохожий? или он смотрит мимо?

Уже полтора года тридцатилетний Виктор Идзьо живет в Москве, грубо нарушая паспортный режим. И если есть форма протеста в виде забастовки или голодовки, то он выбрал себе бездомье, решив, что, пока справедливость не будет восстановлена, домой, в Ивано-Франковск, он не вернется...

А как же все началось?

Пытаемся восстановить хронологию.

... Днем 13 августа 1986 года к отцу Виктора приехали с обыском, поводом для которого послужило анонимное заявление: в доме хранится ворованный технический спирт.

Спирт не нашли, но неожиданно из-под шкафа был извлечен пистолет марки "ТТ" и две обоймы к нему с шестью патронами.

Сотрудники милиции, решив на месте, что оружие не могло принадлежать ни отцу Виктора, ни его младшему брату, ни тем более матери, задержали Виктора, и тот уже к вечеру оказался в тюремной камере.

Следствие велось семь месяцев, из них четыре Идзьо находился под стражей, дважды суд направлял дело на доследование, трижды менялись следователи, пока, наконец, в марте 1987 года дело не прекратили за недоказанностью вины Виктора, и вслед за этим ему была выплачена денежная компенсация за незаконный арест. Больше того! Не остались безответными и обращения самого Виктора в областные, республиканские и центральные органы власти.

В июне 1987 года заместитель прокурора Ивано-Франковскои области сообщил ему: "За допущенные в процессе расследования нарушения, связанные с арестом и привлечением Вас к уголовной ответственности, к следователям Тысменицкого РОВД и прокурору района приняты меры реагирования".

В апреле 88-го прокурор Украинской ССР написал ему: "За необоснованное привлечение Вас к уголовной ответственности работники органов внутренних дел и прокуратуры привлечены к строгой дисциплинарной ответственности". А в феврале 89-го уже заместитель Генерального прокурора СССР уведомил его, что "к лицам, виновным в допущении нарушений, приняты меры".

Наконец, уже в июле 90-го года заместитель генерального прокурора подробно отчитался секретариату Верховного Совета о мерах, принятых в отношении лиц, виновных в незаконном аресте Виктора.

Помним, когда мы с Сергеем Киселевым просматривали кипу официальных ответов, то еще поражались настойчивости этого парня: до таких вершин власти дойти! Скольким людям судьбы поломать! И ведь нашли-то у него, в конце концов, не "стреляющего словом" Солженицына, а настоящий пистолет с патронами, которым можно человека не морально изувечить, а физически. И просидел-то всего - подумаешь! - четыре месяца. Что за срок при наших упорно повторяющихся судебных и следственных ошибках! И дело-то прекратили не за отсутствием состава преступления, а по хлипкому поводу - за недоказанностью! Ведь если честно - почти уже начали сочувствовать тем, кто устало писал Виктору:

"Вновь сообщаем..." или "По другим вопросам Вам ранее давались ответы и разъяснения".

И мы даже понимали: тем, кто проверял дело Виктора, было отчего устать.

Ведь четыре года он упорно доказывает, что милиция и прокуратура - лишь исполнители операции, рожденной совсем не в милиции или в прокуратуре, а в недрах КГБ. И потому его не могли убедить ни заверения высших прокурорских чинов страны, ни многочасовые беседы с ним в разных приемных, ни три, повторяем, три (!) комиссии - две из КГБ Украины и одна из КГБ СССР, которые с выездом, как у них говорят, "на место" проверяли доводы Виктора.

Более того! То ли от отчаяния, то ли от отчаянного озорства он подал на КГБ СССР заявление в суд.

Представляем себе изумление судей Дзержинского района Москвы, когда они получили заявление Идзьо! И опять - можно лишь поражаться настойчивости Виктора, когда с этим заявлением он дошел до Верховного суда России.

В январе 91-го начальник управления КГБ СССР написал ему: "Сообщаем, что служебное расследование, документальные материалы, предоставленные в ваше распоряжение органами прокуратуры, внутренних дел и другими организациями, а также беседы с названными Вами и другими лицами, располагающими необходимой информацией, убедительно свидетельствуют о непричастности органов КГБ к ущемлению Ваших законных прав и интересов".

Нет, нет и нет! - терпеливо, как ребенку, объясняли ему:

КГБ не имеет отношения к увольнению вас с работы. Не КГБ, а милиция и прокуратура напортачили в вашем деле! Не подбрасывали мы вам пистолет! И уж тем более - не ведется за вами слежка на московских улицах! Очнитесь! Умойтесь холодной водой!

А он с таким же детским упорством твердил: да, да, да... Вот что сам Виктор рассказал нам о том, что случилось 13 августа 1986 года:

"Утром я приехал из Одессы, побыл немного дома, в селе Угринове, мать попросила отвезти деду в Ивано-Франковск грибы. У деда я пробыл минут пятнадцать, когда раздался звонок в дверь. Дед открыл и сказал, что это ко мне... На пороге стояли трое. "Поедешь с нами", - сказал мне один из них.