Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции

Культура — это фиговый листок на человеческих несуразностях, розовые очки, через которые человек взирает на собственное несовершенство, ловкий велеречивый адвокат, стремящийся всеми правдами и неправдами черное выдать за белое. Она навевает золотые сны и сладко нашептывает на ухо, стелется и юлит, любовно тасуя огрехи, накопившиеся за миллионы лет естественной эволюции, и старательно раскладывает их по полочкам. Каждый экспонат — на своем месте, снабжен соответствующей биркой и умело подсвечен, и все это для того, чтобы унылый необработанный голыш мог вдруг вспыхнуть разноцветным огнем, как редкий драгоценный камень. Перебирая содержимое своих сундуков, культура озабочена только одним: как половчее втереть клиенту очки и заменить ужасный минус на веселый плюс, обернув наше убожество добродетелью и торжеством высшего совершенства.

Культура — это ошибка, утверждает приват-доцент Вильгельм Клоппер, но отнюдь не в том смысле, что она якобы возникла случайно. Напротив, ее возникновение было совершенно неизбежно, поскольку она является имманентной чертой нашего вида.

Культура — инструмент адаптации, и без нее мы подобны слепым котятам, тыкающимся во все углы. Эта великая утешительница взрывает реальность, переворачивает мир вверх тормашками, а потом вновь собирает рассыпанную мозаику в удобоваримый узор. Беда только в том, что она работает исключительно в сфере толкований и интерпретаций: она не врачует недугов, не утишает боль, не переделывает человека физически (не делает его сильнее, увереннее, долговечнее), а без конца водит его за нос, раз за разом отодвигая исполнение своих посулов.

Культура — это оборотень, ежеминутно меняющий обличия и наполняющий смыслом пустые конструкции, не имеющие никакого смысла.

Но проходит время, и техническая цивилизация, еще вчера подбиравшая крохи с барского стола традиционной культуры, начинает все более властно заявлять о себе. Пока она еще только расправляет крылья, как стрекоза, обсыхающая на солнце, но уже умеет многое из того, что и не снилось великой обманщице. Она избавляет человека от вполне реальных страданий, ставит на ноги увечных, а в перспективе обещает еще больше: окончательное и бесповоротное искоренение не только благоприобретенных (случайных) недугов в виде болезней и травм, но даже победу над старческой немощью. Вторгаясь в святая святых человеческого организма — заковыристую вязь генов, технология вполне серьезно начинает подумывать о таких ранее немыслимых вещах, как исцеление наследственных хворей, оптимизация души и тела и программирование характера и талантов. В полной мере отдавая себе отчет в невероятной сложности этих проблем (как технического, так и этического порядка), она, тем не менее, уже почти не сомневается в принципиальной осуществимости задуманного.

Казалось бы, дело не стоит выеденного яйца. Если впереди открываются столь радужные перспективы, отжившая свое ветхая культура должна быть выброшена на свалку истории, как ненужный хлам. Для чего нужны пудовые вериги, пригибающие нас к земле, если набирающая обороты технология обещает скорое и счастливое избавление от мук и горестей? Раньше культура сеяла разумное, доброе, вечное и помогала бесчисленным поколениям смириться с неотвратимостью. Просто таково было положение вещей.

Лем пишет об этом весьма торжественно:

«Она примиряла с ним, более того, это она, как доказывает автор, превращала изъяны в преимущества, недостатки в достоинства, подобно тому как если бы некто, обреченный ездить на разваливающейся на ходу, скверной и жалкой машине, постепенно полюбил бы ее убогость, стал искать в ее неуклюжести — воплощения высшего идеала, в ее непрестанных поломках — законы природы и мироздания, в ее чихающем моторе и скрежещущих шестернях — деяния самого Господа Бога. Пока на примете нет никакой другой машины, это вполне правильная, вполне подходящая, единственно верная и даже разумная политика. Несомненно! Но теперь, когда на горизонте появился сверкающий лимузин? Теперь цепляться за поломанные спицы, приходить в отчаяние от одной только мысли, что придется расстаться с этим уродством, взывать о помощи при виде безупречной красоты новой модели? Конечно, психологически это понятно. Ибо слишком долго — тысячелетиями! — длился процесс подчинения человека собственному эволюционно сложившемуся естеству, это гигантское многовековое усилие, направленное на то, чтобы полюбить данную форму существования во всей ее нищете и безобразии, в ее убожестве и физиологических бессмыслицах».

В самом деле: какой прок, например, от порченой крови и жабьего зуба, если у постели больного хлопочет профессиональный врач в окружении мониторов? Логика немецкого ученого безупречна. В свете нового знания традиционную культуру следует немедленно сдать в утиль, ибо толку от нее — чуть, а вот вреда она может принести немало. Клоппер абсолютно прав: незачем штопать расползающуюся по швам культуру, ибо она уже давно превратилась в систему протезов и представляет сугубо исторический интерес. Наступающая ей на пятки технология размывает Непреходящие Ценности, и с этим, увы, ничего не поделаешь. Можно немного повздыхать и даже пустить скупую слезу, но отворачиваться от очевидного — не самая умная позиция. На смену биологическому деспотизму идет царство свободы, причем свободы настоящей, а не декларативной пустышки, к которой простирает руки традиционная культура.

При всем при том Вильгельм Клоппер не отрицает ценности культуры, а только подчеркивает ее мимолетность. Наступает время, когда привычный порядок вещей вдруг меняется до неузнаваемости. Не следует забывать, что культура — это в первую очередь инструмент адаптации, бессменный поводырь человечества на протяжении тысячелетий. Именно культура помогла нашему виду сначала оптимально приспособиться к среде обитания, а потом начать ее перекраивать в желаемом направлении.

Человек не может изменять мир, не изменяя при этом самого себя. Как только он сравняется в своих умениях и навыках с природой, на повестку дня немедленно встанет биотехнологическая реконструкция нашего вида. Человек в физиологическом отношении — весьма несовершенное существо, и когда в его руках окажутся надежные инструменты для переделки собственного тела, он непременно ими воспользуется. Маловероятно, что помешают этические рогатки, ибо от традиционной культуры к тому времени останутся рожки да ножки. Конечно, такая перспектива выглядит жутковато, потому что радикальный биотехнологический переворот не только уничтожит вид Homo sapiens, но и выбросит за борт все его духовное наследие. Однако почему это плохо? Новый мир не будет ни плохим, ни хорошим — он будет совершенно другим. Братья Стругацкие однажды написали, что будущее творится тобой, но не для тебя, и приходится признать, что в реальной жизни сплошь и рядом бывает именно так. Во всяком случае, Вильгельма Клоппера грядущие перемены ничуть не страшат. «Долой эволюцию, да здравствует самосозидание!» — восклицает он в финале своего труда.

В какой мере Станислав Лем разделял точку зрения своего персонажа? Рискну предположить, что подобный сценарий далекого будущего не представлялся ему чем-то невероятным. В его нашумевшей «Сумме технологии» проблематике автоэволюции и биотехнологического конструирования посвящена целая глава, которая называется весьма симптоматично — «Пасквиль на эволюцию». Если человечество двинется по пути, указанному Лемом, техноэволюция все равно не станет панацеей от всех бед. Во всяком случае, на этом пути нас будет подстерегать такое количество ловушек, что прежние кризисы покажутся детскими шалостями.