Остров без сокровищ

На самом деле истосковавшийся по суше матрос Алан прилег на травку, развалился, раскинул руки… И не заметил, что рядом гремучая змея тоже прилегла, отдохнуть наладилась. Ну и цапнула его за руку. Не повезло, так уж не повезло, кому Остров Сокровищ, а кому и Невезения…

Тут-то Алан и заорал – во всю глотку, во всю мощь легких, даже на корабле услышали.

Среди матросов нашлись люди бывалые – кровь отсосали, ранку прижгли, жгут на руку наложили. Алан на ногах остался, побледнел немного, но от эвакуации на борт «Испаньолы» отказался: пустяк, дескать, его уже пару раз гадюки кусали, не смертельно…

Но укусила его не заурядная гадюка, а куда более ядовитая змея, яд попал в кровь и действие его продолжалось, пока без явных симптомов. А вечером, после заката, Алана прихватило всерьез. Начались крайне болезненные судороги.

Гарнизон блокгауза хорошо слышал в темноте крики, доносившиеся из лагеря пиратов. Их списали на ром, а это в муках умирал Алан… После полуночи отмучался.

Честным матросом Алан не был и к мятежу примкнул без колебаний, но напоследок невольно навредил Сильверу: его крики не давали спать одноногому Джону, не выпившему ни капли. Прочие пираты, сраженные ромом и усталостью, давно задрыхли, они захрапели бы хоть под пушечную канонаду. Спали крепко, здоровым алкогольным сном, – и проспали партизанскую вылазку Бена Ганна перед рассветом. Проспал и Сильвер, не сразу услышал тревожные крики своего попугая (тот, как мы помним, самый надежный караульщик), но проспал по другой причине, из-за долгих и шумных мучений Алана.

Как и когда погиб Том, мы никогда не узнаем. Если он и вправду был честным матросом, не желавшим участвовать в мятеже, – его, разумеется, убили. Не так, как измыслил Хокинс, и значительно позже, – под вечер, когда матросы разжились оружием и мятеж стал реальностью, когда Сильвер фактически потерял свободу выбора: получил черную метку и волей-неволей стал капитаном пиратов. Тогда несогласный бунтовать Том и в самом деле пошел под нож.

Но вполне может быть, что Том с большим энтузиазмом присоединился к мятежу, участвовал в атаке блокгауза и подвернулся под шальную пулю. Или переборщил с ромом и умер в пьяном сне, захлебнувшись собственными рвотными массами. Или угодил в ловчую яму, настороженную на коз Беном Ганном, и в испустил дух, пронзенный заостренными кольями… Как спел нам зарубежный вокально-инструментальный ансамбль «Свинцовый дирижабль» по совершенно иному поводу:

Poor Tom, Seventh Son,

Gotta die for what you′ve done…[1]

Аминь. Еще для одного Остров Сокровищ стал Островом без Сокровищ и Островом Невезения.

Пора бы, кстати, поговорить о Бене Ганне. Он уже здесь, он активно действует – убивает спящих пиратов, ловчие ямы копает – а мы еще не разобрались с подноготной этого персонажа.

Непорядок. Сейчас исправим упущение.

Глава восемнадцатая

Нетипичный Робинзон

Как бы поступил нормальный человек, три года робинзонящий на необитаемом острове, заметив паруса приближающегося корабля?

Он бы заорал, он бы запрыгал на месте от дикой радости. А едва схлынул бы первый шквал эмоций, островитянин подбежал бы к куче сухого хвороста, давно и заботливо сложенной на высоком месте острова. Сдернул бы с кучи дерюгу, или старый парус, или покрывало из козьих шкур, или чем там еще он прикрывал кучу от дождя. Затем стал бы высекать огонь подрагивающими от радостного возбуждения руками… А когда куча полыхнула бы как следует, одинокий абориген навалил бы сверху влажной травы и сочных свежесорванных веток – чтобы дым повалил погуще.

Однако вахтенные на подплывающей к Острову Сокровищ «Испаньоле» никаких сигнальных дымов не заметили.

И позже, когда шхуна медленно верповалась проливом, совсем рядом с берегом, – никто не бегал по песку вдоль уреза воды. Не орал, не махал руками или привязанной к палке тряпкой, не привлекал внимание иными способами.

Робинзон на острове обитал нетипичный, надо признать. Бен Ганн затаился, сидел тихо, как мышь под веником. Ничем не выдавал своего присутствия и на первый взгляд не собирался покидать свой остров… По крайней мере никаких шагов к тому не предпринимал.

Причина странного поведения Бена Ганна очевидна: нетипичный островитянин ОЧЕНЬ БОГАТ.

Давно замечено, что огромные деньги меняют психику своих владельцев. А уж если владелец оказался наедине с деньгами на необитаемом острове – тут вообще можно ожидать любых психических сдвигов.

Проще говоря, Бен Ганн – человек с большим стадом тараканов в голове. И анализируя его слова и поступки, это надо учитывать.

Итак, наш островитянин увидел «Испаньолу». Три года ждал, когда же на горизонте покажется парус, – и дождался. Но вместо радости, скаканья по берегу и размахивания руками – опасение: не отобрали бы сокровище…

Мог ли Бен Ганн сообразить, что к острову подплывает не пиратский корабль? Мог: на флагштоке – британский флаг, Юнион Джек, и пушек маловато, и команда малочисленная, на абордаж с такой не пойти…

Хотя нет, число пушек Бен оценить не мог… Если пушечные порты закрыты, скрываются или нет за ними орудия, не понять.

Остается флаг и численность экипажа. Но стопроцентной уверенности эти внешние признаки не дают.

Юнион Джек? Так пираты не плавали днем и ночью под Веселым Роджером. Черный пиратский флаг поднимался непосредственно перед атакой, как средство психологического давления на врага. Как говаривал незабвенный Глеб Жеглов: «Черная кошка» – значит, лапки вверх и не чирикай!

Но подобраться поближе к потенциальной добыче лучше под чужим флагом… Зачем пугать заранее, издалека? Чтобы жертва ударилась в бегство или хорошенько изготовилась к бою? Пиратские хроники пестрят такими эпизодами: корабли встречаются в море, обмениваются приветственными сигналами, и вдруг союзный или нейтральный флаг спускается, вместо него – Веселый Роджер, и начинается потеха.

Но какие основания имел Джон Сильвер поднять Веселый Роджер на «Испаньоле» сразу после бегства начальства? Да никаких. Он и не поднимал. Весь эпизод с флагом сочинил Хокинс, и мотивы его поняты: смотрите, не только мы называем матросов пиратами, они и сами черный флаг вывесили!

Так что ни в чем Юнион Джек не мог убедить Бена Ганна. Малочисленный (в сравнении с пиратами и приватирами) экипаж? Тоже не доказательство. Потери в бою, эпидемия… Мало ли причин, способных проредить команду.

Скорее Бена могло насторожить обратное: почему матросов так много?

Дело в том, что «Испаньола» не бриг и не барк, она шхуна. Как следует из обрывочных описаний Хокинса, «Испаньола» – трехмачтовая марсельная шхуна, и косые паруса у нее не бермудские, а гафельные.

Кто желает разобраться в сакральном смысле этих слов, может воспользоваться словарем морских терминов или поисковыми системами Интернета, а всем прочим поясним по-простому, на пальцах, чем отличалась шхуна «Испаньола» от, например, брига того же водоизмещения.

Разница в парусном вооружении: у брига паруса прямые, крепящиеся к реям. У шхуны паруса косые («Испаньола», как марсельная шхуна, имела к тому же пару вспомогательных прямых парусов) и крепятся к самим мачтам и к гикам.

В открытом море, поймав попутный ветер, бриг или иное судно с прямым парусным вооружением на большой дистанции обгонит шхуну. Иное дело у берегов, где надо быстро маневрировать, ловить ветер и круто идти к нему, – здесь полное преимущество имеет шхуна. Она маневреннее, имеет меньшую осадку, с ее парусами легче и быстрее работать. Нетрудно понять, какие суда предпочитали пираты и приватиры, промышлявшие отнюдь не на бескрайних океанских просторах, а на подходах к гаваням. Шхуны, конечно. Хотя и бригантины, сочетшие оснастку шхуны и брига, пользовались популярностью у романтиков морских путей.

Еще одно преимущество шхуны – обслуживание ее парусов требует в разы меньше матросов. Любой корабль с прямым вооружением был вынужден содержать марсовые команды – морячков, большая часть вахты которых проходила наверху, на реях (если приходилось маневрировать и работать с парусами). У шхуны паруса крепятся не к реям, которые высоко над головой, а к гикам – они тут же, рядышком, над самой палубой, и чтобы выполнить приказ, касающийся парусов, не надо карабкаться на верхотуру.