Сатирические очерки

Вам уже известно, милостивый государь, об аресте двух лиц, обвиненных в организации крупного заговора, который якобы имел место. Но так как против них никаких улик не обнаружили, то одного из них выслали в Бадахос, а другого в Сарагосу. Кажется, они сделали какое-то представление по этому поводу, но на него, как и на каталонское представительство, никто не обратил внимания. Из отчетов о состоянии здравоохранения, которые начала публиковать «Медицинская газета», явствует, что хотя в Мадриде и не было холеры, как я уже сообщал вашей милости, все же от нее умерло четыре тысячи человек с лишним, причем излишек этот установить не удалось. Теперь вы можете судить, милостивый государь, насколько коварна болезнь.

Вы также должны знать, милостивый государь, что в Мадриде санитарные кордоны и меры по изоляции больных наихудшие в мире, поэтому они вообще не применялись. В четырнадцати лигах от Мадрида положение не лучше. Например, в Сеговии больного увозят от семьи, семья отправляется в санитарный барак, их дома забивают, улицы огораживают, одежду сжигают, и уж не знаю, что там еще делают! Есть ли на свете более странная и непостоянная болезнь! Она подобна газете. Тут ее считают эпидемией! Там она заразительна! Помилуй меня бог!

Подумайте, милостивый государь, какие блага приносят нам телеграф, консульство в Байонне и сообщения из Лондона! Теперь нам стало известно, что дон Карлос в Наварре. Вот и доверяйте после этого консулам, телеграммам и сообщениям из Лондона.

Да! Знаете ли вы, милостивый государь, какая газета является трибуной кабинета министров?… «Пчела». [263] Та самая «Пчела»… Одним словом – «Пчела».

А известно ли вам, ваша милость, какое издание представляет оппозицию? «Обозрение». Это нам стоит денежек. В результате правительство отказало нам в подписке на некоторое число экземпляров и в субсидиях, предоставлявшихся нам ранее. Нашелся даже человек, который, к сожалению не читая, возвратил в редакцию полученные им экземпляры. С тех пор кажется, что о нас заботится само провидение, подписка так повышается, что просто одно удовольствие. Да и как может быть иначе! Вы же знаете, милостивый государь, что мы – добрые христиане, поэтому мы и выносим все это с подобающей покорностью.

Извините меня, милостивый государь, кто-то стучится в дверь. Вероятно меня пришли арестовать или сослать в Сарагосу. Так или иначе, я должен быть настороже. Поэтому, сеньор бакалавр, желаю вам всякого благополучия, и будьте любезны подписаться каким-нибудь именем. Если даже у «Обозрения» есть название, совершенно ясно, что сейчас не время для анонимных писем и секретов.

P. S. Читали ли вы, милостивый государь, мой сборник «Простодушный болтун»? Я публиковал его во времена Каломарде и Сеа. Теперь, когда у нас существует разумная свобода, его, по всей вероятности, уже нельзя было бы издавать.

Моды [264]

Мы ждем с нетерпением, когда полное исчезновение холеры позволит вернуться в лоно нашей столицы щеголихам, которых страх похитил у нас, и когда наступление новой счастливой поры оживит временно приутихшее кокетство немногих красавиц, все же оставшихся в этом огромном городе. Почти совсем опустели театры, обезлюдели бульвары, прекратились балы, – где же нам искать образцов моды? Мы можем сделать только несколько общих замечаний относительно причуд, более или менее обоснованных, этой богини всего мира, которой покорны как костюмы и прически, так и вкусы и мнения. В опере, например, весьма в моде сеньора Кампос: [265] недаром чуть ли не каждый вечер ее награждают аплодисментами. Не менее модны и шляпы из рисовой соломки; и, право, они не хуже других. Определенно вошло в моду смеяться над страшными ужимками сеньора Хенеро, жаловаться на правительство и удивляться бездействию палат. Эти три моды, видимо, окажутся более устойчивыми, чем удлиненная талия.

Потрясающим успехом пользуется запрещение отправлять свои обязанности членам Палаты знати и депутатам: это действительно ужасно! Пройдет немного времени, и с этими запретами случится то же, что произошло прошлой зимой с красной бахромой на плащах, когда нельзя было встретить ни одного цирюльника без подобного плаща. Точно так же скоро не будет ни одного члена Палаты, который не ограничили бы в правах. Следует надеяться, однако, что эта безвкусная и совершенно несвойственная нашему отечеству мода будет искоренена, как искоренили у нас слишком большое декольте у женщин. Между этой модой и женским декольте имеется действительно много общего: они обнажают то, что всегда должно быть прикрыто. Начинают входить в моду статьи оппозиционного туалета: утверждают, что они всем к лицу. Некоторые, однако, полагают, что они уродуют Палату так же, как дам уродуют лобные повязки с драгоценным камнем, предательски губящие их красоту. В данном случае речь идет о фасоне в стиле «закрытого заседания». Удивительнее всего, что эти изделия, повидимому, фабрикуются в самой палате, – не потому, чтобы эта фабрика была из лучших, а просто потому, что там имеются и необходимое сырье и рабочие руки. Но эта мода нам не по душе: ей недостает скромности и достоинства, – ну, так, скажем, как короткой юбке.

Статьи министерского туалета, которые некоторые незадачливые щеголи пытаются ввести в моду, не пользуются успехом. Они подобны высоким прическам, которые служат только для того, чтобы можно было увидеть издали приближающегося к нам обладателя такой прически и чтобы прекомично возвысить его. Есть, впрочем, готовый набор этих статеек к услугам всех искателей должностей: обратитесь в улей-фабрику «Пчела», издаваемую дон Томасом Хорданом. Хотя это и самая последняя мода, продаются эти статейки очень дешево; несомненно потому, что люди с хорошим вкусом к ним не прибегают. Эта мода так же противна нашему национальному характеру, как и дамские шляпы. Чем больше их украшают, тем труднее с ними мириться, я хочу сказать – мириться терпеливо. Эти две последние моды, в особенности сильно утрированные, а это нередко случается, вряд ли нам подходят. Министерские статейки нам не к лицу, а оппозиционные могут и совсем его обезобразить. Все хорошо, если только соблюдать меру.

Продолжают пользоваться успехом короткие заседания, совсем коротенькие. Они напоминают костюмы наших щеголих: и в том и в другом случае все самое заманчивое остается открытым.

В отношении обуви можем сказать только, что модными считаются башмаки, подошвы которых залиты свинцом. Что касается талии, то в большой моде сейчас очень затягиваться, настолько туго, что едва можно дышать. [266] Сейчас по крайней мере эта мода очень широко распространена, но она может быстро исчезнуть, если только мы раньше не задохнемся. Что до мебели, то каждый день появляется какая-нибудь новенькая; но обычно мы довольствуемся и старой. Что касается сервировки, то ведь известно, что мы в Испании на этот счет не сильны; тем более что недостает главного, а именно, что поесть.

А по части цветов, то тут мало что изменилось; основные цвета попрежнему белый и черный. Только белый заметно поблекнул, а черный, наоборот, все больше как-то выделяется. Но наиболее распространенными, особенно у людей, имеющих вес в обществе, становятся переливчатые тона, смесь белого с черным, какие-то сероватые или матовые оттенки, такие, что их по-настоящему и цветом-то не назовешь. Надо, конечно, надеяться, что в скором времени волей-неволей будут вынуждены допустить цвета более яркие и отчетливые, чистые и без всякой примеси. Пока же между ними происходит такое смешение, что некоторые слишком нервные люди при одной мысли о том, что им предстоит этим заняться, строчат донесения, утрачивают покой, заболевают и ложатся в постель.

Открытие великой истины [267]

Говорят, что великие политические потрясения ни к чему не приводят. Это ложь! Дикая ложь! Именно из столкновения тел и мнений рождается истина. Так, из двухдневных дебатов, например, родился весьма новый и ясный принцип. Может быть, вам неизвестно, что было открыто у нас в Испании, здесь в Мадриде, нынче, совсем недавно, не далее как два дня тому назад? Было открыто, установлено и определено, что закон охраняет и гарантирует личную свободу. [268]Эта истина хранилась в тайне от всех, не была никому известна, никто не подозревал о ней. Понадобились бурные события в Ла Гранхе, падение трех кабинетов, амнистия, возвращение на родину эмигрантов, мятеж наследного принца, последовавшего дурному совету, [269] четырехсторонний союз, война в Бискайе, принесение взаимных клятв и торжественных заверений, издание Статута, появление основных законов, возрожденных в обличий членов Палаты знати, национальное представительство, двухпалатная система, проведение двух дискуссий, перемещение в министерских должностях, голосование с ничейным результатом при одном воздержавшемся, хотя и воздерживаться-то было ни к чему, – все это понадобилось только для того, чтобы извлечь со дна политического ковчега великую истину: закон охраняет и гарантирует личную свободу. Теперь мы, слава богу, знаем это. Girolamo, [270]lo sappiamo, [271] – скажут нам. Sappete!!! [272]Раньше мы никогда этого не знали, мы узнали об этом только теперь и уж больше никогда не забудем.