Философия Южного Парка: вы знаете, я сегодня кое-что понял

«Супер Лучшие Друзья» — эпизод, сосредоточившийся на другом виде эмпирического доказательства — чуде. Дэвид Блэйн изображается как сильный чудотворец — фокусник, или иллюзионист. Иисус изображается как устаревший чудотворец, «трюки» которого основаны гораздо больше на легковерии аудитории, чем на подлинной силе. Казалось бы, что чудеса высмеиваются во всем эпизоде и, все же, в конце, мы видим каждого из Супер Лучших Друзей, демонстрирующих фантастические способности. И это принуждает нас рассмотреть один из самых важных основных вопросов обоснования религиозной веры: есть ли путь понимания и оценки, который отдает центральную роль сверхъестественным элементам религии, или мы можем учитывать все явления только с точки зрения естественного мира, с которым мы хорошо знакомы?

Философ Дэвид Юм (1711–1776) исследовал вопрос, относительно чудес. Его аргумент против веры в чудеса может дать ответ на него. Чудо — нарушение естественных законов, которые установлены человеческим опытом. Единственный вид подтверждения для чуда — свидетельства очевидцев. Но ограниченное количество и качество свидетельств сверхъестественных событий, никогда не могли перевесить подавляющего превосходства естественных событий (по определению того, что является естественным), таким образом, рациональная вера в чудо никогда не была оправданной.

В то время как данный аргумент основывается на чудесах (к примеру, сражении между Дэвидом Блэйном и Супер Лучшими Друзьями), основная его проблема — естественное и сверхъестественное эмпирическое доказательство. Так как наши нормы рациональности в значительной степени, если не полностью, основаны на общих событиях ежедневной «естественной» жизни, кажется трудным вместить сверхъестественные явления в нашу эпистемическую структуру. Даже Джон Хик описывает плюрализм так, чтобы можно было испытать все в естественном мире — опытным путем проверяя людей. Часто кажется, что оценка основных причин для религиозной веры должна повлечь за собой преобразование или сокращение сверхъестественной области в естественную. Но это же могло бы заставить нас задаться вопросом, зачем сверхъестественные элементы религии необходимы вообще. Если, согласно схеме Хика, единственная существенная вещь — переход от эгоистичности к богоцентричности, благодаря любви и состраданию, в противоположность определенным религиозным верованиям, почему бы не избавиться от сверхъестественного, божественного аспекта действительности и не сосредоточится на том, чтобы любить и сострадать? Почему люди зациклены на божественном воплощении и непорочном зачатии, когда то же самое количество Рождественского Духа может быть привнесено мистером Хэнки — Рождественской какашкой? Почему иудей-Кайл или христианин-Стэн должны отличаться от честного, сострадающего атеиста?

Ответ — конечно не должны; содержание их верований различно, даже если действия кажутся похожими. У этого события есть параллели с обоими чудесами и проблемой плюрализма. Когда религиозный и нерелигиозный человек противостоят воображаемому чуду, у них есть некое общее событие, но объяснения отличаются — религиозный человек видит в нем сверхъестественное, в то время как нерелигиозный человек видит просто естественную причину, имеющую, рациональное толкование. И с плюрализмом, во многих случаях, у нас могут быть подобные двойные результаты, относительно действий людей по различным явлениям действительности, служащей руководством к данным действиям. Но вопрос остается: если все религии — фактически, одно и то же, с точки зрения результатов, как мы должны отличать их заявления?

Общий ответ, с которым соглашается даже Дэвид Юм — вера. Видение чуда, а не странного естественного события — зависит от веры. Что отделяет религию от науки и других областей эмпирического обоснования — это требование, своего рода, веры, которая превышает стандартные пределы разума. Для некоторых это походит на отговорку, отмазку для людей, которые боятся видеть жизнь, с точки зрения естественного мира. Но вне таких снисходительных замечаний есть важные философские соображения. Нормы разума и наших деловых отношений с естественным миром не являются твердыми фактами.

Жизнь не всегда вписывается в наши предвзятые понятия. И вполне возможно, что риск, превосходящий природу веры, мог бы обнаружить некоторые виды истины. Уильям Джеймс (18421910), американский прагматик, описывает это в своем известном эссе «Буду верить». Установление дружбы, например, требует, чтобы мы рискнули и начали взаимодействие, у которого нет ясно предсказуемых результатов. Но конечно мы оправданы в этих рисках из-за пользы, которая может быть достигнута конфирмацией получившихся событий. Вообразите ситуацию, что Вы заблудились, путешествуя пешком и должны выбрать, какой путь домой предпочесть. Действительно ли рационально будет, оставаться на месте, избегая принимать какое-нибудь решение, потому что исход его не ясен? Разве Вы не должны выдвинуть обдуманное предположение, вложив в Ваш план надежду на лучшее?

Паркер и Стоун издевались над большей частью того, что проповедует религиозная вера. Но даже с эпизодами, типа «Супер Лучших Друзей» и «Все о мормонах», они желают поддержать значение религиозной веры в жизнях людей и отделить культы и секты от подлинных религиозных проявлений. В то время как чувства любви и сострадания могут быть развиты и без религиозной веры, может быть вполне допустимо развитие морали, превышающей веру, стоящей на равных с заявлениями религии, которые кажутся непоколебимыми обычному человеку. Очень возможно, что когда дело доходит до нашего понимания Всевышнего, мы теряемся в сомнениях — не внушено ли оно нам с детства или в момент морального угнетения; вера — допустимый ответ в свете строгих ограничений логического эмпирического рассуждения.

Всеобъемлющая суть в том, что в то время как, нормы эмпирического доказательства должны быть поддержаны в нашем поиске религиозной истины, они, возможно — не единственные сопутствующие проблемы. Оценка события как чуда, основанная на свидетельствах и наблюдениях — важна и желательна. Стэн имеет полное право с подозрением относиться к южнопарковскому Иисусу, который велит отвернуться, пока он превращает воду в вино. Но, конечно, в вопросе о чудесах исторической персоне, вроде Иисуса, нельзя противостоять так непосредственно. А для наиболее склонных к вере в чудеса — она не развивается в эмпирическом вакууме. Скорее, религиозный образ жизни обычно находится во взаимодействии с Богом, другими людьми веры и событиями жизни, которые формируют и подтверждают веру, направляя религиозного человека, относительно верований об учениях, исторических событиях и чудесах.

Ничто из этого не защищает отклоняемые обычно рациональные или эмпирические нормы, а скорее представляет увеличенную область, в пределах которой может действовать человек. Что касается этических и эмпирических ограничений, которые являются рационально и социально допустимыми, кажется, что мы должны защитить не только социальное, но также и рациональное право людей самостоятельно искать значение и цель в религиозном образе жизни, противостоящие этим ограничениям.

Все это приводит нас к замкнутому кругу. Если возможно, что Бог существует, и возможно, что предпосылка к тому, чтобы испытать такую сверхъестественную силу является верой, то возможно каждый рационально оправдан в неприятии стандартного эмпирического доказательства и в надеждах на обнаружение сверхъестественного подтверждения. И если это верно для религиозной веры вообще, то почему не может человек, который чувствует себя убежденным заявлениями и свидетельствами некой религии, верить исключительным заявлениям этой религии? Конечно, терпимость, до некоторой степени, позволяет любому, кто живет общими этическими и социальными нормами, следовать своей вере. Но это подразумевает, что все одинаково правы — не больше, чем что можно допустить абсолютно все. Как узнал мр. Гаррисон в эпизоде «Концлагерь терпимости», есть пределы тому, что может и должно быть допущено. Как говаривал начальник лагеря: «Нетерпимости мы не терпим». Даже религиозные плюралисты должны считать, что некоторые представления о религии лучше, чем другие (а именно, что плюралистические представления — вернее, чем экс- или инклюзивистские). Философ Альвин Плэнтинга утверждал, что человек, который считает свои верования исключительно правильными, не обязательно виновен в любых моральных или эпистемических прегрешениях. Если свидетельствами и поучениями нас принудят считать событие сверхъестественным, то, будучи нравственно и рационально внимательными, мы будем верить лишь в пределах наших прав.