Огненный крест

Она записала мой югославский адрес в Белой Церкви, чтоб нам списаться потом, после окончания войны.

Прощались мы, как поется в песне «Уходили добровольцы на гражданскую войну»:

Задачу нашу – набрать добровольцев на заведомо пропащее дело – мы не выполнили. Ни один серб, работавший в Германии, в австрийском Граце, не пошел к нам. Ни один военнопленный не пошел. Отсидевшись в плену всю войну, эти люди предпочитали сидеть до конца, чем идти к нам, объявленным югославским королем изменниками.

Прибилось к нашему отряду несколько хорватов, работавших в Граце, чтоб, наверное, доказать этим, что они были не с усташами, а с чётниками короля. Да еще, под видом пленных югословенских граждан, нам удалось вывести из плена двух летчиков – американского и английского, сбитых над Германией. И с этим набором «добровольцев» собрались мы опять ехать на поезде в Югославию. Погрузили наши камионы и поехали на последний еще не занятый красными кусочек Югославии – Словению. В главном городе Словении – Люблянах, где выгрузили камионы, капитан наш явился в немецкую комендатуру. Ему дали предписание направиться в горный район на соединение с Белой Гвардией, «Бела Гарда» – войском словенских антикоммунистических добровольцев под командованием генерала Крупника.

Действительно, в горных селах мы нашли... скудные остатки когда-то «громкого» по наименованию войска. И совместно с остатним отрядом «Бела Гарда» стали гоняться по горам за красны ми партизанами. В этом отряде словенском был русский, он мне представился: «Мишка!». А я ему: «Сашка!»

Сербы меня спросили, хочу ли я, чтоб русского приняли в наш отряд? Я к Мишке: хочет ли он перейти к сербским чётникам? Мишка с радостью согласился, поскольку «со словенцами он как глухонемой». Да! Словенский язык – это такая смесь языков: словенского, немецкого, мадьярского, словенца не может понять ни славянин, ни немец, ни мадьяр. Я понимаю всех славян кроме словенцев.

А Мишка отстал от казачьего полка, который шел из Франции на Балканы, чтоб соединиться с казачьей дивизией фон Панвица, и пристал к словенцам. Но так и не разобрался – с кем он?! «Сашка! Это мы к зеленым попали?..»

Сербы сказали мне, что со мной хочет говорить английский летчик. Он знал немецкий. Я понимал по-немецки, немного разговаривал. Летчик мне представился: «Лорд! Такой-то...» Не помню его имя и другие титулы. «Мне сказали, – продолжал лорд, что Вы сын генерала Российской императорской армии. А я летчик армии английской королевы... С американцем вы не говорите, он плебей!» (Потом и плебей, американец, и лорд, англичанин перебежали от нас к коммунистам.)

В словенских горах прятались от немецких репрессий местные словенские крестьяне. Они не были коммунистами, а командовали ими титовские партизаны-коммунисты. Крестьяне-словенцы нам сдавались без сопротивления. Капитан им кричал в рупор: «Мы чётники югославского короля! Мы вам не враги! Сдавайтесь!»

Не пожелала сдаваться только одна партизанка-коммунистка, которая была у крестьян командиром, отстреливалась, пока её не пристрелили чётники. И капитан наш сказал: «Хорошо, что её убили, а то бы мне самому пришлось её пристрелить».

Сдавшимся партизанам-словенцам капитан устроил что-то вроде суда публичного. Приказал расставить на поляне столы и скамейки. Рассадил всех по местам. И, как по написанному, «прочел» лекцию о вреде, о зле коммунизма. Крестьяне соглашались, кивали, поддакивали. И под конец капитан сказал недавним противникам, что если они хотят, то могут остаться с нами. Но... могут пойти и по домам. Все обрадовались, сказали, что пойдут по домам!

Так все и произошло. Словенцы разошлись по своим усадьбам, повидались с женами, детьми и – сейчас же убежали в леса к партизанам.

В Словении же нас застала и капитуляция Германии. Капитан нам сказал: «Если не хотите сдаваться титовцам, то должны отступить из Словении в Австрию, в зону английской оккупации, и сдаться англичанам... Подчеркиваю, сдаться, а не встретиться с англичанами как с союзниками».

Как от лесного пожара бегут рядом олень и волк, и всё живое, так мы отступали от нахлынувшего «красного пожара»: мы, сербские чётники, рядом с нашими врагами усташами-хорватами. И тут же – и немцы, и казаки, и добровольцы генерала Недича...

Наступила зловещая тишина, стихли раскаты орудий и грохот воздушных бомбардировок, и стрекотание пулемётов, и жужжание надоедливых истребителей, еще вчера не дававших нам покоя на дорогах. Ни одного истребителя в синем безоблачном весеннем небе. Цветущие яблони и груши по склонам гор. И Мишка сказал: «Какая прекрасная весна! И конец войне! А ничего не радует».

Мы остановились на поляне у ручья и стали варить самое любимое сербское кушанье – фасоль со свиными копчеными рёбрышками. Конные казаки тоже дали себе отдых у этого ручья и стали поить коней. Сербы со всеми нами разговаривали. Позвали меня: «Ацо! Нашли твоего брата! Казак Генералов!»

Не может быть, чтоб – Володя, погибший в гражданскую... Не может быть! Да, так и оказалось, однофамилец. И не Владимир даже. На Дону было много Генераловых. И казак однофамилец, выслушав мой рассказ – о себе, о моем брате, о родителях, о белых русских в Югославии, стал говорить о своей жизни на Дону. О своём детстве. В ту пору большевики продолжали истреблять казаков. Расстреляли всю родню. Когда он пришел из школы домой – дом разорён, никого нет и собака воет...

Потом меня опять позвали сербы: «Ацо! Иди сюда, тут такой же русский из Югославии, как и ты». Это был моего возраста русский, окончивший сербское военное училище, произведенный в чин поручика, служивший в Югославской армии, а когда пришли немцы и дивизия фон Панвица, вступил в неё. Его приняли с тем же чином – хорунжим... И вот теперь сербы предложили ему перейти к нам. Русский сказал, что он офицер, не может оставить своих солдат. Сербы загомонили, потом согласились: «Имашь право! Ты прав!»

С нашим камионом, на котором сидели Мишка и я, поравнялся казачий камион, нагруженный продуктами. Сверху сидел казак. Увидев нас, он стал ругать нас последними словами: «Усташи! Проклятые! Такие-сякие... Убийцы сербов православных...». Я крикнул казаку: «Не ругайся, мы не усташи... Мы четники Дражи Михайловича!». Казак обрадовался, заулыбался: «А-а! Братушки! Сербы. Православные!» – и стал бросать нам пачки папирос, консервы. Потом словно опомнился, спросил насторожен но: «А кто ты такой будешь, что так хорошо говоришь по-русски?» Я ответил, что я сын белых русских эмигрантов. «А ты откуда будешь из России?» – и когда узнал, что я донской казак, повысил в возмущении голос. – «Что-о? Ты донской казак и служишь у сербов?! Ты не читал разве приказа генерала Краснова, чтоб все казаки объединялись в его дивизии, чтоб из всех частей немецких и других переходили к нему?! Генерал Краснов договорился с англичанами, что нашу дивизию целиком примут в английскую армию и мы пойдем с англичанами вместе воевать против большевиков!»

Я ответил, что не знал об этом. Казак почти закричал: «Так поспеши теперь исполнять приказ генерала Краснова!»

Через несколько минут он подскакал к нашему камиону верхом на вороном коне, а на поводу привел мне рыжую кобылу без седла. И бросил мне папаху. И крикнул: «На! Надень казачью папаху! Сними сербскую шапку!»

Я снял мою шубару, положил её около Мишки, нахлобучил на голову папаху и прыгнул с камиона прямо на спину рыжей кобылы. «Скачем к нашему майору!» – сказал казак. Я заупирался: «Нет! Сперва я должен явиться к своему капитану».