Жизнь вне условностей

Говорят, Америке предстоит стать ареной битвы за свободу, но при этом, должно быть, имеют в виду свободу не только в политическом смысле. Даже если допустить, что американцы освободились от тирании политической, они все еще остаются рабами тирании экономической и моральной. Теперь, когда республика — res-publica — утвердилась, настало время позаботиться о res-privata — государстве, личности, присмотрев за тем, чтобы, как римский сенат предписывал своим консулам, «ne quid res-PRIVATA detrimenti caperet», то есть чтобы положению личности не был нанесен ущерб.

Мы, кажется, называем свою страну страной свободы? Но что значит быть свободными от короля Георга и продолжать быть рабами короля Предрассудка? Что значит родиться свободными, но не жить свободно? Какова цена политической свободы, если она не является средством к достижению свободы нравственной? Чем мы, собственно, гордимся — свободой быть рабами или свободой быть свободными? Мы — нация политиков, заботящихся об укреплении самых дальних подступов к свободе. Может быть, только наши внуки будут по-настоящему свободными. Мы слишком обременяем себя. Существует частица нас, которая никак не представлена. Получается, так сказать, налогообложение без представительства. Мы размещаем у себя войска, расквартировываем глупцов и скотов всех мастей. Мы размещаем на постой к нашим бедным душам свои грубые тела, и в результате постояльцы пожирают хозяев. Подумать только, Америка шлет корабли в Старый Свет за горькой настойкой! Разве морская вода, разве кораблекрушение не горьки сами по себе настолько, чтобы чаша жизни пошла ко дну? А между тем наша хваленая торговля по большей части именно такова. Но есть люди, называющие себя философами и государственными деятелями, которые настолько слепы, что ставят прогресс и цивилизацию в зависимость именно от подобного рода деятельности, которую можно уподобить жужжанию мух вокруг бочонка с патокой. Хорошо, если бы люди были устрицами, заметил некто. Хорошо, отвечу я, если бы они были комарами.

Лейтенант Херндон, которого наше правительство послало исследовать Амазонку и, как говорят, расширять зону рабовладения, заметил, что там ощущается большая нехватка «трудолюбивого и деятельного населения, которое знает, в чем радости жизни, и имеет искусственные потребности, для удовлетворения которых нужно разрабатывать огромные природные ресурсы этой страны». Но что это за «искусственные потребности», которые нужно поощрять? Это не любовь к предметам роскоши вроде табака или рабов из его родной (так я думаю) Виржинии и не потребность во льде, граните или других материалах, которыми богата наша родная Новая Англия, а «огромные ресурсы страны» — отнюдь не плодородные или скудные почвы, которые рождают их. Главное, чего не хватало в каждом штате, где я побывал, было отсутствие высокой и честной цели в жизни его обитателей. Только это истощает «огромные ресурсы» Природы и, в конце концов, оставляет ее без ресурсов, так как человек, естественно, вымирает. Когда культура будет нам нужна больше, чем картофель, а просвещение больше, нежели засахаренные сливы, тогда будут разрабатываться огромные ресурсы мира, а результатом или главным продуктом производства будут не рабы, не чиновники, а люди — эти редкие плоды, именуемые героями, святыми, поэтами, философами и спасителями.

Короче, точно так же как сугроб образуется там, где нет ветра, человеческое установление возникает там, где нет истины. Но все же ветер истины дует поверх его и, в конце концов, сметает его прочь.

То, что называется политикой, есть нечто сравнительно поверхностное и не свойственное человеку, поэтому я практически никогда вполне не сознавал, что она имеет ко мне какое-либо отношение. Как я понимаю, газеты отводят часть полос политике и правительству по собственной инициативе, и это, можно сказать, единственное, что спасает дело. Но поскольку я люблю литературу и в какой-то мере правду тоже, я не читаю этих столбцов ни под каким видом. Я совсем не желаю притуплять чувство справедливости. И мне не придется отвечать за то, что я прочел хоть одно-единственное президентское послание. В странное время мы живем, когда империи, королевства и республики попрошайничают у дверей личности и жалуются ей на свои невзгоды! Когда бы я ни взял в руки газету, всегда какое-то жалкое правительство, стоящее на грани банкротства, назойливее итальянского нищего умоляет меня, читателя, проголосовать за него. А вздумай я заглянуть в его бумаги, выписанные, быть может, каким-нибудь добродушным приказчиком или капитаном торгового судна, привезшим их издалека (в них нет ни слова по-английски), я, возможно, прочту об извержении какого-нибудь Везувия или разливе. По, реальных или выдуманных, которые и довели его до этого банкротства. В подобных случаях я без колебаний советую ему трудиться или отправляться в богадельню. А то сидел бы себе тихо дома, как обычно делаю я. Бедняга президент! Необходимость поддерживать популярность и выполнять свои обязанности совсем сбила его с толку. Газеты — вот правящая нами сила. Любое другое правительство — всего лишь горстка морских пехотинцев из форта Индепенденс. Если вы не читаете «Дейли Таймс», правительство будет на коленях просить вас одуматься, ведь в наши дни не читать газет — измена.

Политика или каждодневные дела, больше всего занимающие сейчас людей, являются, без сомнения, жизненно важными функциями человеческого общества, но исполнять их нужно автоматически, не задумываясь, подобно тому как мы отправляем соответствующие функции организма. Это — нечто растительное, инфрачеловеческое. Иногда я смутно чувствую их влияние вокруг себя, как человек чувствует процессы пищеварения, когда он болен или страдает от диспепсии, как называют расстройство желудка медики. Это равносильно тому, что мыслитель позволит желудку мироздания переваривать себя. Политика вроде желудка общества, наполненного, как у птиц, песком и камешками, а обе наши политические партии — два его отдела. Иногда они могут делиться еще и на четверти, которые находятся в постоянном трении. Так, не только отдельные люди, но и государства страдают очевидным расстройством желудка, о чем свидетельствуют красноречивые звуки, которые легко можно себе представить. Наша жизнь, таким образом, не забывание, но, увы, по большей части удержание в памяти того, что мы не должны бы даже сознавать, во всяком случае не в состоянии бодрствования. Почему бы нам иногда не встречаться — не как диспептикам, рассказывающим дурные сны, но как эупептикам, чтобы поздравить друг друга с великолепным утром? Думаю, это не такое уж непомерное требование.

1862 г.