Проклятие власти

Он живо подскочил к камину за свечой, зажег ее от пламени свечи Золотинки, протанцевал вокруг стола, мигом исчез в дверях, мигом вернулся с огромным, заставленным снедью, подносом и принялся вместе с Золотинкой накрывать на стол. Хоббиты сидели, робко восхищаясь и робко посмеиваясь: так дивно прелестна была Золотинка, и так смешно прыгал Том. А все же казалось, что у них общий танец". Толкиена можно цитировать до бесконечности. Я выбрал этот пример, чтобы проиллюстрировать и слитность в тексте "Хранителей" разговорной и сказочной языковых стихий, и толкиенские приемы создания литературного образа.

К очевидным достоинствам эпопеи "Властелин Колец" следует отнести фантастический реализм, сказочную достоверность происходящих событий. Этот раздел статьи я начал с утверждения, что в повести "Хранители", как в капле воды, отражается направление Sciense fantasy. Общепринятого определения данного жанра еще нет, но в сущности, он может быть охарактеризован одной фразой: Sciense fantasy это сказка с правилами. Иначе говоря, не накладывается ни каких ограничений на законы, управляющие созданным писателем волшебным миром, но сами эти законы незыблемы, и весь сюжет произведения обуславливается ими. Я, однако, не совсем точен. На самом деле, "правила игры" тоже вполне произвольны. Они, во первых, должны быть самосогласованными, во вторых, - обеспечивать системность и реалистичность вымышленной действительности, связь ее с нашей жизнью.

Жанр Sciense fantasy стал популярен сейчас именно потому, что в нем достиг своего логического завершения основополагающий принцип фантастики вообще: задачей литературы является создание абстрактно-реалистичных моделей действительности в целях познания мира и его переустройства.

Можно, конечно, долго доказывать, что этот жанр был создан Дж.Р.Р. Толкиеном, но это потребует пересказа всей повести "Хранители". Заметим лишь, что в книге, при всей ее сказочности, полностью отсутствуют чудеса: ни Гэндальф, ни Элронд, ни Саурон со своими прислужниками не всесильны. Они не могут нарушить действующие в Средиземье "правила игры": зло бессильно в Лориэне, и поэтому Черный Властелин не знает мыслей Галадриэли; Гэндальф и Всеславур - Преображающийся эльф не в состоянии противоречить Девяти Копьеносцам, но и те, в свою очередь, не смеют проникнуть в Раздол.

Сказочному реализму "Хранителей" хочется посвятить еще несколько слов. До сих пор мы почти не касались антуража повести. Вековечный Лес, который не пускает чужаков, Старый Вяз, подстерегающий неосторожных путников, жуткие Умертвия, Призрачные Всадники, наконец, Магические Кольца... вероятно, все это было придумано до Толкиена и существовало в тех или иных сказаниях. Но после прочтения "Хранителей" источники не вспоминаются. Столь правдоподобно и точно описана сказочная явь, столь тщательно увязана она с формой и содержанием трилогии, столь естественно слита с ее философской символикой, что мы безусловно вправе приписать автору "Властелина Колец" открытие всех этих фантастических реалий.

Пора заканчивать разговор о литературных особенностях "Хранителей", иначе он грозит стать бесконечным. Нам придется исключить из рассмотрения вопросы связи формы и содержания повести, интереснейшую проблему филологической обусловленности используемой символики, такое важное качество, как экономичность стиля Толкиена, отсутствие в трилогии случайных, проходных эпизодов. За пределами этой статьи останутся и особенности пейзажа, секреты динамики повествования и развития образов. Подробное исследование творчества Толкиена - задача отдельной книги.

Хочется в заключение обратить внимание читателя на поэтичность текста "Хранителей". Я говорю сейчас не о стихотворных вставках, которых в книге очень много, а о самом повествовании. Давайте вернемся к началу статьи и внимательно прочтем два отрывка, которыми она открывается. По-видимому, их нельзя назвать прозой, как не являются прозаическими легенды, мифы, древние сказания. При желании, легко отыскать у Толкиена аллитерации, внутренний ритм, напевность - основные атрибуты УСТНОГО поэтического творчества, и еще раз подтвердить существование глубоких фольклорных корней эпопеи "Властелин Колец". Но не будем этого делать: красота всегда красота, а поэзия есть поэзия - она понятна без всякого анализа.

Нам вновь предстоит обратиться к содержанию повести "Хранители", к ее философии и символике. Напомню, главная задача данной статьи - ответить на вопрос, что нового сказал Дж.Р.Р.Толкиен человечеству? Мы рассмотрели уже литературную новизну трилогии, но далеко не исчерпали глубину ее идей.

Вероятно, найдутся люди, которые прочитав этот раздел, заметят: "То, о чем здесь говорится, известно давно. Проблема власти, темы ответственности, выбора - вовсе не открытие Толкиена." Да, все эти вопросы стоят перед обществом не одно тысячелетие. Но каждую эпоху мы должны решать их заново, как в первый раз. Изменяется мир, и оказывается, что прошлый опыт скорее мешает нам, чем помогает.

Я хотел бы прежде всего отметить глубокий гуманизм толкиенской этики. Гуманизм, традиционный для литературы, но сейчас почти забытый.

Наверное, по жестокости и бесчеловечности ХХ век не сравним с предыдущими. Конечно, массовые убийства и истязания были всегда - достаточно вспомнить ассирийские войны, падение Римской империи или монгольские нашествия, - но лишь в наше время зверства оказались поставленными на научную и промышленную основу. Собственно, каждый из нас понимает бессмысленность жестокости, но... мы ведь боремся за правду, а противник воплощает зло, значит...

Дегуманизация общества развивается стремительно. Люди, окончившие школу тридцать лет назад, не могут поверить в правдивость железняковского "Чучела", а современные школьники называют события, изображенные в книге, обычными.

В одном из фильмов о воинских учениях советский офицер кричит условному пленному: "Будь это война, ты бы у меня заговорил!" и зал воспринимает его слова, как должное. В повести Б.Лапина "Первый шаг", выпущенной издательством "Молодая Гвардия" и дважды переизданной, дело доходит уже до пропаганды фашистских идей:

"Жестоко? Вы говорите, жестоко было оставлять их на произвол судьбы? Вы говорите: они не виноваты в просчете с цирконием? А нарушать чистоту многолетнего и дорогостоящего медико-биологического эксперимента из жалости, из сопливого сострадания - это по вашему гуманно?

Действие повести происходит в счастливом будущем. Герой, несомненно, выражает мысли автора. Что это за эксперимент? Да просто людей поместили в тренажер, назвали это реальным полетом к звездам ив течение десятков лет наблюдали, как они живут - как любят, дружат, ссорятся, болеют, умирают, сходят с ума. Надо полагать, до столь утонченных опытов над людьми врачам Освенцима было не додуматься.

Самое страшное в наше время - не термоядерное оружие, а тщательно взлелеянное убеждение, что жалость устарела. Мы обвинили в бесчеловечности наших врагов, оправдывая свои действия, как вынужденные, но ведь "зло непрерывно порождает зло, независимо от того, кто принес его в мир."

В жизни и в литературе стало не принято прощать. Сложилось мнение, что человек не только в праве судить, но и наказывать других. Вот, например, позиция автора повести, опубликованной в журнале "Пионер".

"У животных есть жестокий закон: они изгоняют больного, чтобы не заразиться всему племени. У животных нет никакой иной медицины. И может, поэтому они так здоровы!

Думается, так же и души. Нету никакой для них "медицины".

Значит, нельзя прощать?

Да, по настоящему плохое прощать нельзя!

Единственное спасение тут - наказать... Это, конечно, тоже не лечение для той потерявшейся в потемках зла души. Но хотя бы пусть она молчит от страха, чтоб не мешала жить другим."

Удивительно, что главный герой повести действует в разрез с данной идеей. Так интуитивное мироощущение писателя вступает в конфликт с его декларациями.

В современном мире откровением звучат слова Гэндальфа: