Маркс против русской революции

Русофобия — старая, укорененная часть западной культуры, надо смотреть на эту реальность, не впадая в истерику от того, чего нельзя изменить. Нам жить — и с Западом, и с марксизмом, хотя бы он и ушёл под прикрытие новых идеологических наслоений. А значит, надо их знать  и использовать то полезное, что у них можно взять — спокойно отвергая яды.

Проблему отношения классового подхода и этнических представлений в марксизме необходимо знать потому, что эта глава марксизма прямо повлияла на ход исторического процесса в России. Прежде всего, она предопределила отношения русского революционного движения с западным в конце ХIХ — начале ХХ века. Здесь — один из корней раскола русского революционного движения в 1917 г., который привел к Гражданской войне. Наконец, развитые в марксизме представления о России и ее отношениях с Западом сыграли существенную роль и в принятии фашизма большинством населения Германии, и в выработке доктрины холодной войны интеллектуальной верхушкой США. Да и сегодня положения этой концепции основоположников марксизма сказывается на установках влиятельной части левой оппозиции в РФ. Речь идет о важных основаниях западного обществоведения, незнание которых сразу обезоруживает нас в трудной обстановке нынешнего кризиса.

Здесь мы рассматриваем лишь одну из глав огромного учения Маркса и Энгельса. В какой-то мере эта глава, конечно, повлияла и на все остальные срезы представлений марксизма об обществе и историческом процессе. Однако чтобы оценить степень и характер этого влияния, еще нужны специальные исследования. Поэтому для начала лучше исходить из того, что приведенные ниже рассуждения лишь частного вопроса — места и роли национального  фактора во взглядах классиков марксизма на историю, особенно на революционную борьбу и особенно в приложении к России. Затрагивать политэкономию и философию марксизма мы здесь не будем.

Концепция истории как борьбы народов детально изложена Энгельсом в трактовке революционных событий 1848 г. в Австро-Венгрии [12]. [3]

Во вводной части Энгельс дает исторический очерк становления Австрии. Он подчеркивает, что это был процесс захвата  славянских земель и угнетения  славян. Вот главные для нас положения этого очерка: «Габсбурги получили те южногерманские земли, которые находились в непосредственной борьбе с разрозненными славянскими племенами или в которых немецкое феодальное дворянство и немецкое бюргерство совместно господствовали над угнетенными славянскими племенами…

Расположенная к югу от Судетских и Карпатских гор, Австрия в эпоху раннего средневековья была страной, населенной исключительно славянами… В эту компактную славянскую массу вклинились с запада немцы, а с востока — мадьяры…

Так возникла немецкая Австрия… Немцы, которые вклинились между славянскими варварами в эрцгерцогстве Австрии и Штирии, соединились с мадьярами, которые таким же образом вклинились между славянскими варварами на Лейте. Подобно тому, как на юге и на севере… немецкое дворянство господствовало над славянскими племенами, германизировало их и таким образом втягивало их в европейское движение, — так и мадьярское дворянство господствовало над славянскими племенами на юге и на севере…».

Как видим, Энгельс совершенно ясно описал характер национальных отношений немцев и венгров со славянами как угнетение  и эксплуатацию , хотя и назвал захват славянских земель и «этническую чистку» этих земель уклончивым словом «вклинились ». Определенно выражена и разница этнических статусов. Немцы — европейцы, народ, имеющий развитые государственность и социальную структуру (Габсбурги, дворянство), славяне — племена, которые подвергаются германизации («немцы вклинились между славянскими варварами»). [4]

Как же развивались эти отношения при господстве немцев и мадьяр над варварами? В связи с конкретным случаем этнических взаимоотношений в Австрии Энгельс создает целую концепцию сущности разных народов, используя в качестве диагностического средства революцию . Он пишет: «Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность; это — немцы , поляки  и мадьяры . Поэтому они теперь революционны.

Всем остальным большим и малым народностям и народам предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции. Поэтому они теперь контрреволюционны».

Таким образом, из представленной Энгельсом модели следует, что революции совершают не классы, не пролетариат, а нации . Революционны те нации, которые «сохранили жизнеспособность и являются носительницами прогресса». Не немецкие, венгерские или польские рабочие революционны, а немцы , мадьяры  и поляки . Польша в то время была шляхетской, и о наличии в ней революционного пролетариата говорить не приходится. Революционность выступает у Энгельса как присущее полякам этническое  качество.

Второй важный тезис Энгельса состоит в том, что большинство народов Центральной и Восточной Европы к носителям прогресса не принадлежит . Они контрреволюционны . Здесь опять же речь идет не о классах, а о народах (нациях). Это — взгляд на этничность через призму примордиализма  — учения, согласно которому этническая принадлежность человека есть некая данная ему изначально (примордиально) сущность.

Это — важный, но побочный для нашей темы вопрос (подробнее о нем см. [14]). Представления о народах самих Маркса и Энгельса были унаследованы от романтической немецкой философии, согласно которым народам присущи качества, порожденные «кровью и почвой». В целостном виде теорию нации основоположники марксизма не изложили. Это сделал австрийский марксист О. Бауэр, его книга «Национальный вопрос и социал-демократия» была издана в 1909 г. на русском языке в Петербурге. Из ее положений исходили и российские марксисты. Бауэр продолжает традицию немецкого романтизма и представляет нацию как общность, связанную кровным родством — «общей кровью» (см. [15, с. 209]). Формулу Бауэра принял Сталин, хотя и выбросив из нее «кровь». [5]

Однако революционность социальных групп — явление очевидно ситуативное, да и сами социальные группы есть общности весьма изменчивые. Если же говорят, что один народ революционен, а другой, наоборот, реакционен, то это характеристика сущностная . Энгельс как раз и утверждает, что большинство народов Центральной и Восточной Европы к носителям прогресса не принадлежат. Они контрреволюционны .

Отсюда Энгельс делает важнейший вывод об исторической миссии  революции, которая в советском истмате была замаскирована классовой риторикой. [6] Из того «очищенного» марксизма, который нам преподавался и был прочно встроен в наше общественное сознание, вытекало, что революция ожидалась как «праздник угнетенных», как путь к освобождению всех народов  от угнетения и эксплуатации. Именно так мы понимали смысл девиза, к которому были приучены с детства — Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Из рассуждений Энгельса следует совершенно иное — мировая революция призвана не только открыть путь к более прогрессивной общественно-экономической формации (привести производственные отношения в соответствие с производительными силами). Она должна погубить   большие и малые народы и народности, не принадлежащие к числу прогрессивных («все остальные» народы кроме революционных). Вчитаемся в этот прогноз основателей марксизма: «Всем остальным большим и малым народностям и народам  [то есть, за исключением прогрессивных — С. К-М ]предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции ».

В виду такой перспективы эти народы, естественно, становятся не просто пассивными в отношении истории, они, в соответствии с концепцией Энгельса, просто вынуждены   быть контрреволюционными. И хотя такое их отношение к революции, которая грозит народам гибелью, следовало бы считать вполне разумным и оправданным и оно должно было бы вызывать у гуманистов  сочувствие, Энгельс подобный сентиментализм отвергает.