С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)

ПРИЗЕМЛЯЙСЯ, ГДЕ СМОЖЕШЬ

Невозможно потерять за день пятнадцать тысяч чемоданов в одном аэропорту, даже если все его служащие сознательно поставят перед собой такую задачу. Такого не может быть ни в одной стране мира — даже третьего мира. Только в мадридском аэропорту «Барахас». Что бы ни говорили эти зануды-пассажиры без чувства юмора, подобное под силу только незаурядным личностям. На это способен лишь человек, ощущающий истинное призвание к подвигам такого рода, обладающий опытом, ловкостью и решимостью. Не так-то просто взять да и потерять багаж стольких пассажиров, в один момент превратив главный аэропорт страны в международное посмешище. Для этого понадобятся служащие, преуспевшие в благородном ремесле биения баклуш, терминалы, больше похожие на муравейники, спящий на ходу персонал, организации, призванные защищать права пассажиров, но пекущиеся лишь о своих собственных, бессовестные руководители, информационная сеть, в которой дырок больше, чем в жилище боснийца после артобстрела. Пригодятся компания «Иберия», над которой смеются все на земле и в небе, государственная организация АИНА, ставшая символом хаоса и неэффективности, министерство авиации, в котором никто — от министра Ариаса-Сальгадо до последнего клерка — ни черта не смыслит в своем деле, ни за что не отвечает, никогда не берет вину на себя и, судя по всему, не догадывается о значении слов «отставка» и «увольнение».

Согласитесь, сочетание всех этих факторов было бы не мыслимо ни в одном аэропорту. Прибавьте к ним неудобные тележки для багажа, длиннющие коридоры, по которым приходится бегать с тяжелыми чемоданами (если их еще не потеряли), препятствия, которые нужно преодолеть, чтобы пересесть с одного рейса на другой, громкоговорители, по которым невнятно бормочут, чтобы пассажиры смотрели на табло, поскольку динамики не всегда исправны. А еще — возникающие на ровном месте бесконечные очереди, вечно бездействующие посадочные рукава, автобусы «Барахас-Освенцим», в которых люди то дрожат от холода, то погибают от жары. Даже воздушная линия «Мадрид-Барселона», эффективно и четко проработавшая многие годы, в последнее время стала напоминать фильм братьев Маркс.

Повторяю, такое невозможно больше нигде в мире. Было бы чертовски жаль потерять то, чего удалось достичь в Барахасе. Ведь наш аэропорт — ворота великого города, связавшего воедино земли и небеса. Его просто необходимо сделать главной мадридской достопримечательностью. Представьте: по трапам самолетов спускаются толпы любителей острых ощущений. Они предвкушают ночевку на полу в зале прилетов и фотографируют очереди с энтузиазмом посетителей Диснейленда. Конечно, придется не только законсервировать Барахас в его нынешнем состоянии, но и придумать новые развлечения для туристов. Можно, к примеру, устроить соревнования по бегу из одного терминала в другой с тяжеленным чемоданом в каждой руке или викторину «Угадай свой рейс». Инвалидам и старикам должны понравиться гонки по лестницам. Не говоря уже об играх «Отыщи свой чемодан» и «Что это там звенит?». Металлоискатели в Барахасе реагируют даже на имплантанты и вставные челюсти. А как вам зрелище пятисот пассажиров с огромным багажом, штурмующих один автобус, или конкурс «Мисс Кислая Мина» среди стюардесс?

ПОСЛЕДНЯЯ ПУГОВИЦА

Это случилось не так давно, в Хихоне. Тем солнечным утром на берегу было полно народу. Одни плескались на мелководье, другие прогуливались по набережной, любуясь морем. На пляже царил приятный, безмятежный покой, возможно, потому, что почти не было туристов. Здорово было стоять, опираясь на парапет, и глядеть, как белые паруса рыбацких лодочек скользят вдоль линии горизонта. Какая-то малышка крепко спала на полотенце у самой кромки воды. Детишки постарше носились по пляжу, отчаянно мешая купальщикам. Девочки-подростки в скромных бикини нежились на солнышке, а их мамы и бабушки увлеченно болтали, прогуливаясь по колено в воде. Белобрысый мальчуган, худенький и очень серьезный, построил замок из песка и теперь вел безнадежную борьбу с приливом, разрушавшим его стены. Неплохой урок для человека семи лет от роду.

В той паре не было ровным счетом ничего примечательного. Двое старичков, пришедшие искупаться. Я б не обратил на них внимания, если бы не женщина. Она была худенькая, в цветастом платье с пуговицами спереди, какие часто надевают летом пожилые женщины. Седые волосы стягивала широкая лента. Ее муж был одет в пестрые плавки и пытался застегнуть непослушными пальцами серую рубашку. Я видел его ноги, худые и белые, ноги старика, руки, сплошь покрытые отметинами, которые оставляют годы. Должно быть, наступило его последнее лето. Корявые пальцы старика никак не могли справиться с последней пуговицей, и тогда жена мягко отвела его руку и застегнула рубашку сама, а потом неторопливо, ласково провела по его волосам, словно пытаясь сделать мужа хоть немного красивее.

Я глядел на пожилую пару, пока они поднималась по лестнице, и видел, как старик преодолевает крутые ступеньки, тяжело опираясь на плечо жены. И я сказал себе: смотри, Артурин, эти двое были вместе целых пятьдесят лет, день за днем. Было все — дети и внуки, «молчи и слушай, что я говорю!», футбол, поздние возвращения, вспышки гнева. Она видела этого мужчину и сильным, и унизительно слабым. Она могла бы презирать его за эту слабость, считать эгоистом и тираном. Но до сих пор хватает нежности, чтобы пригладить ему волосы и застегнуть верхнюю пуговицу на его рубашке. Ей не важно кто он: славный человек или негодяй. Она терпела муки родов, старалась не волновать его по вечерам, когда он чувствовал «какую-то слабость в груди», вставала чуть свет, чтобы хоть немного посидеть в тишине на кухне. Ее преданность не имела ничего общего с тем, что мы привыкли называть любовью. Хотя, возможно, настоящая любовь как раз в том и состоит, чтобы поправить мужу волосы: «Приведи себя в порядок, Маноло». Она спасала его, когда он в очередной раз собирался умирать: «Успокойся, дорогой, посиди, врач скоро приедет». Она деликатно напоминала ему застегнуть брюки. Она отдала ему свою жизнь, а он далеко не всегда был достоин этого дара.

Теперь он полностью зависит от нее, а она ему по-прежнему помогает. Она ни дня не прожила для себя, отказалась от стольких желаний, но не нарушила данного когда-то обета. Скоро ее Маноло покинет этот мир, и она останется совсем одна. Жизнь утратит смысл. Дети и внуки вдруг покажутся чужими, далекими. И тогда она будет тосковать о цепях, сковавших ее по рукам и ногам много лет назад, когда ей едва исполнилось двадцать и она мечтала о возвышенной любви, уютном доме и семье, совсем как в кино. Возможно, перед тем как отправиться к праотцам, он успеет понять, чем была для него эта женщина. И тогда он заплачет и попросит у нее прощения за то, что столько лет обращался с ней, как с рабыней. А она, как всегда, промолчит — только поправит ему волосы, чтобы он умер красивым… Нет бы усмехнуться и сказать: «Вовремя же ты спохватился, сукин сын!»