Генри Торо и его Уолден

В специальной главе, названной "Одиночество", Торо оспаривает необходимость общения людей между собой в той форме вынужденного соседствования, которое предлагает современная городская цивилизация. "Мы живем в тесноте, - говорит он, - и спотыкаемся друг о друга... Подумайте о фабричных работницах: они никогда не бывают одни, даже в своих сновидениях". Торо превозносит свое одиночество как естественную форму общения индивидуума с окружающим миром. "Я не более одинок, чем гагара, громко хохочущая на пруду, или сам Уолденский пруд... Я не более одинок, чем одиноко растущий коровяк или луговой одуванчик, или листок гороха, или щавеля, или слепень, или шмель. Я не более одинок, чем мельничный ручей, или флюгер, или Полярная звезда, или южный ветер, или апрельский дождь, или январская капель, или первый паук в новом доме". Торо вводит характерный "космический" мотив: "Отчего бы мне чувствовать себя одиноким? Разве наша планета не находится на Млечном пути?".

Он рисует свою жизнь в лесу как блаженное состояние человека, освобожденного от пут цивилизации. "Бывало, - пишет он, - что я не мог пожертвовать прелестью мгновения ради какой бы то ни было работы умственной или физической... Иногда... я с восхода до полудня просиживал у своего залитого солнцем порога, среди сосен, орешника и сумаха, в блаженной задумчивости, в ничем не нарушаемом одиночестве и тишине, а птицы пели вокруг или бесшумно пролетали через мою хижину, пока солнце, заглянув в западное окно, или отдаленный стук колес на дороге не напоминали мне, сколько прошло времени". "Не сомневаюсь, что моим согражданам это показалось бы полной праздностью, - добавляет Торо, - но, если бы меня судили цветы или птицы со своей точки зрения, меня не в чем было бы упрекнуть".

Неудивительно, что Торо рисует, при случае, город как опасный для посетителя грязный притон, в лучшем случае как нелепое порождение современной цивилизации. "Неподалеку от моего дома, на приречных лугах, жила колония мускусных крыс, - пишет он, - а в противоположной стороне, среди вязов и платанов, жили чем-то всегда занятые люди, и они интересовали меня не меньше, чем если бы то были луговые собаки, сидящие каждая у своей норы или бегающие поболтать к соседям. Я часто ходил туда наблюдать их повадки".

Он описывает такой визит, сатирически "остраняя" его, приняв на себя роль обитателя леса, какой-нибудь смышленой мускусной крысы, попадающей в колонию луговых собак.

"Проходя по поселку, я всякий раз видел этих достойных особ; они либо сидели на лесенке, греясь на солнце, подавшись всем телом вперед и по временам с блаженным выражением оглядывая улицу; либо стояли, заложив руки в карманы, прислонясь к своим амбарам и подпирая их, точно кариатиды. Они постоянно на улице и ловят все носящиеся в воздухе слухи... Я заметил, что главные жизненные органы поселка - это бакалейная лавка, пивная, почта и банк... Дома расположены так, чтобы лучше всего видеть приезжих... чтобы всякий путник прошел сквозь строй, а каждый мужчина, женщина и ребенок мог его ударить. Разумеется, дороже всего стоили места в начале ряда, где лучше всего видно и где сами они были видны и могли нанести первый удар... Большей частью мне отлично удавалось избегнуть этих опасностей... потому что в подобных случаях я обычно не церемонился и пользовался любым лазом в изгороди. Или же я врывался в один из домов, где меня хорошо принимали, и, выслушав все новости последнего помола - узнав, каковы виды на войну и мир и долго ли еще продержится свет, - пробирался задами и скрывался в лесу".

Эта неумеренная идеализация отшельничества на лоне природы и столь же пристрастная критика всех форм общежития людей, хотя в целом они и отражают индивидуалистическую тенденцию Торо, не должны все же рассматриваться как "программное" заявление. Было бы неосторожно полностью отождествлять героя книги с личностью автора. Хотя Торо и выступает в книге от своего лица, "Уолден" как литературное произведение имеет два плана: это не только дневник автора, озабоченного социальными проблемами современной американской жизни, но также и романтическая утопия, в центре которой стоит протестующий герой-индивидуалист, склонный к самым крайним полемическим обобщениям.

4

Полемический характер носят, как правило, и крайности Торо, когда он выражает протест против некоторых материальных и духовных сторон современной цивилизации. Об этом свидетельствует и то, что он облекает свои наиболее резкие нападки в форму прямых парадоксов. Характеризовать Торо как последовательного опрощенца, противника прогресса и культуры было бы несправедливо.

В антиурбанизме Торо выразилось характерно-романтическое недовольство теми изменениями в человеческой личности, которые сопровождают индустриальный прогресс. Карлейль и консервативное крыло европейских романтиков, отрицая капитализм, обращают свой взор к ушедшему феодальному прошлому, которое они идеализируют как "природный" порядок, якобы обеспечивающий нормальные условия развития человеческой личности. Торо черпает свое вдохновение из иного источника. Он идеализирует примитивный уклад жизни и натуральное хозяйство американского фермера-пионера в период, предшествовавший установлению буржуазно-промышленного порядка. Он обращает свой взор также к "естественному человеку" просветителей XVIII в., к американскому индейцу и внимательно изучает те пережитки родового строя в его обиходе и в жизни индейской общины, которые считает не утратившими интерес и значение.

Уолденская утопия Торо - фермерская антикапиталистическая утопия, "очищенная" от собственнических и косно-патриархальных элементов. Она имеет резко индивидуалистическую окраску, и это ограничивает ее социальный масштаб. Тем не менее утопия Торо выражает протест против приносимого капитализмом антагонистического отделения деревни от города, физического труда от умственного; она направлена против нездоровых черт промышленного прогресса при капитализме и сопровождающей его физической и духовитой деградации личности.

Подобно Уитмену и в отличие от европейских романтических критиков капитализма, Торо не имеет серьезных моральных или эстетических возражений против машины. Он допускает резкие выпады против промышленного прогресса главным образом потому, что считает, что этот прогресс слишком дорого обходится человечеству. Однако он готов поэтизировать мощь и дерзание человеческой мысли, выразившиеся в машине. "Когда мне встречается паровоз с вагонами... - пишет он, - когда облако пара вьется над ним золотыми и серебряными кольцами... точно этот стремительный полубог, этот тучегонитель готов увлечь за собой все закатное небо... когда ... железный конь громовым фырканьем будит эхо в холмах, сотрясает своей поступью землю и пышет из ноздрей огнем и дымом (хотел бы я знать, какой крылатый конь или огненный дракон попадет в нашу новую мифологию), - мне кажется, что явилось наконец племя, достойное населять землю". Однако он прибавляет: "Если бы облако, висящее над паровозом, было дыханием героических подвигов... тогда стихии и вся Природа радостно сопутствовали бы человеку во всех его делах".