Москва и москвичи

е концов настолько сильной, что заставила меня остановиться. Я оглядывался, куда бы присесть, чтоб переобуться, но скамейки нигде не было видно, а нога болела нестерпимо. Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек. - Заморился, отдохнем... Ни живой собаки нет... - Эх, нюня дохлая! Ну, опускай... Крайние в группе наклонились, бережно опуская на землю среднего. "Пьяного ведут",- подумал я. Успеваю рассмотреть огромную фигуру человека в поддевке, а рядом какого-то куцего, горбатого. Он качал рукой и отдувался. - Какой здоровущий был, все руки оттянул! А здоровущий лежал плашмя в луже. - Фокач, бросим его тут... а то в кусты рядом... - Это у будки-то, дуроплясина! Побегут завтра лягаши по всем "хазам"... - В трубу-то вернее, и концы в воду! - Делать, так делать вглухую. Ну, берись! Теперь на руках можно. [88] Большой взял за голову, маленький-за ноги, и понесли, как бревно. Я-за ними, по траве, чтобы не слышно. Дождик перестал. Журчала вода, стекая по канавке вдоль тротуара, и с шумом падала в приемный колодец подземной Неглинки сквозь железную решетку. Вот у нее-то "труженики" остановились и бросили тело на камни. - Поднимай решеть! Маленький наклонился, а потом выпрямился: - Чижало, не могу! - Эх, рвань дохлая! Гигант рванул и сдвинул решетку. "Эге,- сообразил я,- вот что значит: "концы в воду". Я зашевелился в кустах, затопал и гаркнул на весь бульвар: - .Сюда, ребята! Держи их! И, вынув из кармана полицейский свисток, который на всякий случай всегда носил с собой, шляясь по трущобам, дал три резких, продолжительных свистка. Оба разбойника метнулись сначала вдоль тротуара, а потом пересекли улицу и скрылись в кустах на пустыре. Я подбежал к лежавшему, нащупал лицо. Борода и усы бритые... Большой стройный человек. Ботинки, брюки, жилет, а белое пятно оказалось крахмальной рубахой. Я взял его руку-он шевельнул пальцами. Жив! Я еще тройной свисток-и мне сразу откликнулись с двух разных сторон. Послышались торопливые шаги: бежал дворник из соседнего дома, а со стороны бульварагородовой, должно быть, из будки... Я спрятался в кусты, чтобы удостовериться, увидят ли человека у решетки. Дворник бежал вдоль тротуара и прямо наткнулся на него и засвистал. Подбежал городовой... Оба наклонились к лежавшему. Я хотел выйти к ним, но опять почувствовал боль в ноге: опять провалился ножик в дырку! И это решило дальнейшее: зря рисковать нечего, завтра узнаю. Я знал, что эта сторона бульвара принадлежит первому участку Сретенской части, а противоположная с Безымянкой, откуда тащили тело,- второму. [89] На Трубной площади я взял извозчика и поехал домой. К десяти часам утра я был уже под сретенской каланчой, в кабинете пристава