Свой - чужой

М.Х. Я политикой как таковой до самого последнего времени не занимался. Ей вообще нельзя заниматься в режиме хобби, в свободное от основной работы время. Или ты в политике – или нет. Но, как жителя России, как гражданина, как заинтересованного наблюдателя, так сказать, политика меня всегда привлекала. Когда же мне – вместе с моими талантливыми партнерами – удалось вывести из прорыва ЮКОС и превратить лежавший в руинах гигант в крупнейшую компанию России стоимостью $40 млрд. долларов – я подумал, что мои умения и опыт могут быть востребованы и в политике. Я никогда не жил ради денег, они были и остаются для меня средством решения житейских задач, но уж никак не целью. Поднять из руин твою собственную страну – это куда более увлекательно, радостно и почетно, нежели заработать все деньги мира (которых, кстати, все равно не заработаешь). Я не учел, что подобные желания не сообразуются с мировоззрением большей части правящей элиты современной России. Сегодняшнему Кремлю, к сожалению, не нужны ни личности, ни идеи. Я был во многом наивен и потому пострадал. Но о случившемся нисколько не жалею. Каждый день, проведенный мной за решеткой, – это шаг в самой настоящей большой политике.

А.П. Вы поплатились за то, что посягнули на абсолютную власть Президента, ратовали за «парламентскую республику» взамен «президентской». В чем резон?

М.Х. Я был и остаюсь сторонником президентско-парламентской (а не парламентской в чистом виде) модели. Я считаю, что президент России как глава государства должен быть достаточно силен, чтобы цементировать страну, гарантировать единство нации. Но заниматься вопросами, например, Северного завоза или нефтяных пошлин, глава государства не может – это дело правительства, которое должно нести ответственность перед парламентом и уходить в отставку, если не справляется. Сегодняшняя модель государства создавалась под одного человека – Бориса Ельцина, который в какой-то момент захотел принимать все важнейшие решения независимо от настроений народа и состава законодательной власти, от результатов парламентских выборов. Но сегодня эта система полностью выродилась. У нас есть президент, который формально отвечает в стране за все, за каждый незабитый гвоздь, и – море так называемой «политической элиты», которая не отвечает вообще ни за что.

Если их спросить, а что будет с Россией через, скажем, 50 лет, они на тебя посмотрят, как на идиота. Депутаты, которые знают, что от них ничего не зависит, и ведут себя соответствующим образом. Чиновники, которые всегда готовы «перевести стрелки» на Кремль. Излишняя централизация, в которой отсутствует делегирование реальной ответственности, делает любую систему неэффективной. А в конкретном случае государства российского – размывает репутацию президентской власти. Чтобы эта репутация, равно как и сама президентская власть, всегда были достаточно прочными политически и морально, и нужен переход к президентско-парламентской республике.

А.П. Вы знали, что вас арестуют? Вы эпатировали власть? Вы дразнили власть своими политическими воззрениями?

М.Х. Я уверен, что меня посадили в тюрьму не из-за политики, а чтобы отобрать ЮКОС. Политика была лишь поводом. Если б я не помогал оппозиционным партиям в 2003 году, нашли бы другой предлог. Я недооценил, насколько ближайший к Путину человек – Игорь Сечин – и некоторые его бизнес-партнеры мотивированы собственностью и насколько далеко они готовы зайти в битве за чужие деньги. Про мои собственные мытарства и даже про моего тяжелобольного друга Платона Лебедева я уже не говорю. Но держать в тюрьме ни в чем не повинную мать двух маленьких детей Светлану Бахмину, чтобы выбить из нее несуществующий компромат на руководство ЮКОСа, – это уже за гранью добра и зла! Ни при Брежневе, ни при Андропове такого не было. И никакая это не политика, а натуральный бандитизм. Я же всегда боролся с криминалитетом: и в конце 80-х, когда отказался платить им дань, и в 90-е годы, когда выгонял оргпреступные группировки из «Юганскнефтегаза». И я продолжу биться с криминалитетом, какими бы высокими именами и целями он бы ни прикрывался. Единственное, о чем я по-настоящему жалею, – что пострадали такие люди, как Света Бахмина.

А.П. Почему вы не уехали подобно Березовскому, Гусинскому, Невзлину? Хотели снискать «мученический венец»? Получить эффектный старт для политической карьеры – тюрьму?

М.Х. Без России мне неинтересно. Я – частичка российской цивилизации. Не могу я долго жить там, где не слышно русского языка, русской поэзии и прозы, где не ведутся типично русские «кухонные» дискуссии о судьбах мира. Потому, собственно, никакой «базы» на Западе я не создал. Хотел бы уехать – продал бы ЮКОС еще в 2001 году и отвалил бы с тридцатью миллиардами долларов. Но быть действующим русским политиком гораздо интереснее, чем отставным постсоветским миллиардером, на которого косо посматривают агенты ФБР. От тюрьмы и от сумы я, как и требует наша национальная традиция, никогда не зарекался. Потеряв собственность и внешнюю свободу, я вышел на совершенно новый уровень свободы внутренней, стал независимым ни от чего, кроме своей совести и своих убеждений. Так что жизнь, я считаю, только начинается.

А.П. Чем для вас стала тюрьма? Испытали социальный и физический шок? Не тюрьма ли послужила причиной вашей «переоценки ценностей»?

М.Х. Некоторый шок, конечно, был. Но он был вызван не самим фактом ареста – о том, что я скоро окажусь в тюрьме, меня заранее предупреждали хорошо информированные люди, – а скорее его обстоятельствами. Раннее утро холодной субботы, Новосибирск, аэропорт, захват прямо в самолете. Но шок быстро прошел. Я сразу решил для себя, что никаких позорных бумаг в обмен на быстрое освобождение подписывать не буду. Скоро 2 года, как меня посадили, и я вам скажу: жить в тюрьме, несмотря на все трудности, – можно. И если ты спишь спокойно и пребываешь в ладу с совестью, то и в тюремной камере тебе может быть вполне комфортно. Я всегда – даже будучи, по версии «Форбса», самым богатым человеком России – оставался противником разухабистого потребления. Никаких дворцов и яхт у меня не было, в кутежах с цыганами и медведями никогда не участвовал. Жили мы с женой и детьми, по меркам крупного русского бизнеса, поверьте, более чем скромно. Поэтому и тюремный образ жизни не стал для меня таким уж страшным потрясением. Что же до моих концепций – да, конечно, тюрьма стала учительницей для меня, как и для огромного числа других узников прошлого и настоящего. Во-первых, тюрьма дала мне время для размышления и созерцания, которого так не хватает в суете каждодневной бизнес-жизни. Во-вторых, – возможность читать умные книжки. В СИЗО я почти что получил высшее гуманитарное образование. В-третьих, я понял, чего стоят те или иные люди. В общем, как всегда, как водится: спасибо моей «Матросской Тишине».

А.П. Недавно я написал передовицу: «Тюрьма-матушка и ее сын Ходорковский». Мне кажется, я кое-что угадал.

М.Х. Тюрьма, как я уже сказал, стала для меня своего рода освободительницей. От груза ненужных обязательств, мутных заблуждений и дурацких предрассудков. В «Матросской Тишине» я окончательно пришел к ряду выводов, которые буквально подталкивают меня в спину, позволяя жить, действовать и уповать на лучшее.

А.П. Вы сбросили с себя бизнес, как сбрасывают балласт на воздушном шаре, и воспарили в политику. Может, сбросите и политику?

М.Х. Многие годы я находился в позиции, так сказать, «активного политического наблюдателя». Поддерживал тех, кого считал правильными профессиональными политиками. Потому что быть бизнесменом и политиком одновременно – почти невозможно. Бизнесмен просто вынужден отстаивать, в первую очередь, свои доходы и собственность, а не идеи и убеждения. А политика так не делается. Государству очень легко указать предпринимателю его специфическое место, пригрозив арестом счетов или других активов. Настоящий же политик должен быть свободен от всей этой ерунды. Только тогда он может называть белое – белым, а черное – черным.