Россия. История успеха. Перед потопом

Понятно, что выборы не могли везде проходить гладко и умильно, такого не было и не будет нигде в мире. Документы доносят до нас то драматические, то смешные эпизоды. При выборах на собор 1651 г. в Крапивне (ныне в Тульской области) воевода Василий Астафьев самовольно заменил двух выборных посадских людей своими ставленниками, один из них был боярский сын Федосий Богданов. Избиратели энергично взялись защищать свое правое дело и подали царю челобитную: «…вместо посадских людей приехал к тебе, государю, к Москве тот Федоска по отписке (воеводы), будто в выборных, а мы… такова воришка, и сставщика, и пономаренка к твоему государеву великому делу не выбирали и выбору не давали и такому воришке Федоску… у такова твоего государева царственного дела быть нельзя». Вследствие этой жалобы царь велел исключить Богданова из числа соборных членов; воевода же был вскоре смещен.

Если иностранец приезжал в Москву из страны, имевшей представительный орган, он не просил объяснить, что такое Земский собор. Для польского подданного Филона Кмиты собор 1580 г. – сейм [121], англичанин Джером Горсей опознает собор 1584 г. как парламент, ливонский дворянин Георг Брюнно называет собор 1613 г. риксдагом, а немец И. – Г. Фоккеродт пришел к выводу, что это был род сената. Вполне симметрично видит английский парламент Герасим Дохтуров, русский посланник в Англии в 1646 г.: «Изо всяких чинов выбраны думные люди… сидят в двух палатах; в одной палате сидят бояре, в другой – выборные из мирских людей». Единственное, что его смутило: «…сидят с пять сот человек, а говорит за всех один речник [ударение на первом слоге]». Английские бояре, о которых говорит Дохтуров, сидели в Палате лордов. Ее русским аналогом, напомню, была Дума, не пережившая Петровских реформ.

6. Важнейшие решения соборов

То, что в России к соборам привыкли и ценили их, иностранцы хорошо понимали. Так, польский претендент на русский престол, королевич Владислав, всячески обещал ограничить свою власть не только аристократической Боярской думой, но и «Собором Земли». Свое обязательство не менять русские законы и не налагать новые подати он также отдавал под контроль собора.

Соборы решали вопросы войны и мира, в те времена неразрывно связанные с территориальными спорами. О том, как соборы решали вопросы о Ливонии и Азове, речь у нас уже шла. В 1651 г. Земский собор, пойдя против воли патриарха Иосифа, не дал прямого согласия на принятие в подданство гетмана Богдана Хмельницкого «со всем войском козацким» (точнее, возможность положительного решения была поставлена в зависимость от действий Речи Посполитой, но это, в контексте ситуации, был отказ), а в 1653 г. согласился безоговорочно.

Вот как это было. 1 октября 1653 г. царь Алексей Михайлович созывает в Грановитой палате земский «Собор всех чинов». Участники собора должны были дать ответ на вопрос: удовлетворить ли просьбу гетмана, принять ли православных братьев «под высокую царскую руку»? Положительное решение означало две неизбежные войны с государствами, одно из которых (Польша) считало казацкие земли своими, а другое (Крымское ханство) имело на них собственные виды, причем получили в итоге и третью – со Швецией. Однако отрицательный ответ воспринимался собором как отдача единоверцев на растерзание еретикам (Польше) и «басурманам». Высказывались по куриям. Освященный собор (патриарх и духовенство) дал благословение, Дума ответила положительно, служилые люди обещали биться, не щадя головы, купечество вызвалось жертвовать деньги на предстоящую войну.

Приняли во внимание даже мнение «площадных людей» – не участников собора, а народ, что толпился (речь об этом у нас уже шла) на Ивановской площади Кремля в ожидании, что решит собор. Но вообще-то решение стало возможным благодаря именно голосам купечества, без их денег предприятие было бы обречено, но торговые люди, как один, вызвались оплатить расходы. Не «бюджетными» деньгами – своими!

Алексей Михайлович, которому шел всего лишь 25-й год, не скрывал радости, считая происходящее началом долгожданного торжества православия и православного царства. В эти годы он даже называл себя государем Святой Руси.

В Москве были и противники такого решения. Западник и сторонник союза с Польшей, влиятельный дипломат Афанасий Ордин-Нащокин (боярин и член Думы) отговаривал царя вплоть до самого собора. Против соединения с Малой Россией были все Милославские, родственники жены царя. Но никто не сумел ослабить его решимость и благочестивое рвение. Впрочем, дело решилось во многом благодаря голосам купечества: без их денег предприятие едва ли было бы возможно.

Не все решения соборов сохранились, но, когда известен обсуждавшийся вопрос и последовавшие действия, можно составить представление и о соборном «приговоре». К примеру, в 1650 г. царь постановил «быть собору на псковском воровском заводе» (т. е. о псковском преступном деле). Речь шла об упорном мятеже в Пскове, начавшемся в феврале. Горожане упразднили власть московского воеводы и, вспомнив вечевые времена, стали решать дела мирским сходом, куда собиралось до 4–5 тыс. человек, а исполнительную власть передали «земской избе». Войско князя Ивана Хованского перекрыло пути к городу, но взять его не решалось. В июле горожанам начали выдавать хлеб из боярских житниц. Тогда Алексей Михайлович решил отправить в Псков Рафаила, епископа Коломенского, и созвать Земский собор. Помимо Думы, были созваны выборные от городских дворян, детей боярских, московских гостей, торговых людей Гостиной, Суконной и Черной сотни.

Когда выборные съехались, им подробно изложили дело и поставили вопрос: «Если псковичи Рафаила, епископа, и выборных людей не послушают, то с ними что делать?» Ответ собора не сохранился, но меры усмирения в итоге оказались «кроткими»: решено было не требовать выдачи зачинщиков, а стараться всячески успокоить бунт. В августе Псков успокоился. (Позже, в октябре, вожаков восстания все же взяли под стражу и увезли в Новгород – власть не любила расписываться в слабости.)

В конце 1681 г. бояре созвали служилых людей совещаться о войске, отдельно от них с представителями посадских людей обсуждались подати. Затем служилые люди (но не посадские, их это никак не затрагивало) соединились с Освященным собором и Думой для решения об отмене местничества. 12 января 1682 г. «враждотворное» местничество – занятие должностей в зависимости от знатности и служебного положения предков – было уничтожено. Это одно из самых замечательных достижений соборов за всю их историю. «Разрядные книги», в которых фиксировались родословие и назначение на должности, были торжественно сожжены (о чем историки, конечно, горько сожалеют), во главу угла легло служебное соответствие.

Вот как это было: «Святейший патриарх со всем Освященным собором и весь его государской синклит вси с великим усердием Бога благодариша, глаголюще: «Да погибнет во огни оное, Богом ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не воспомянется во веки!» И того ж числа те книги преданы огню государския передния полаты в сенях. А при том стояли от великого государя Царя и великого князя Феодора Алексеевича, всея Великия и Малыя, и Белыя России самодержца, боярин князь Михайло Юрьевичь Долгорукой да думный дьяк Василий Семенов; а от великого господина святейшего Иоакима, патриарха Московского и всея Руси, все преосвященные митрополиты и архиепископы до тех мест, покамест те книги совершенно все сгорели».

Созыв соборов не стал предписанной законом процедурой, он остался обычаем. Отменить закон можно лишь с соблюдением других связанных с ним законов, а обычай может отмереть и сам либо по прихоти власти, когда он ей неудобен. Население понимало значение Земских соборов и не раз напоминало о необходимости их созыва, что достоверно зафиксировано, в частности, в 1662 г. Это был год Медного бунта, вызванного тем, что правительство для покрытия военных расходов приравняло за несколько лет до того новую медную монету к серебряной. Следствием стал непрерывный рост цен и появление большого количества подделок. Призванные московские «гости» и другие торгово-промышленные люди сошлись в том, что мнением одной Москвы не обойтись, и дали такой совет: «То дело всего государства, всех городов и всех чинов и о том у великого государя просим, чтобы взять изо всех чинов на Москве и из городов лучших людей по пять человек, а без них нам одним того великого дела на мере поставить невозможно».