Журнал Наш Современник №5 (2004)

Решение проблемы не может состоять в разрушении или в бегстве от виртуального мира. Прежде всего надо понять: что в действительности произошло с человеком под воздействием виртуальной реальности.

Виртуальный мир и распад идентичности

Энтони Гидденс и Зигмунд Бауман принадлежат к числу пессимистов. Они утверждают, что мы живем в эпоху кризиса идентичности: виртуальный мир средств массовой информации разрушает “связь времен”, навязывая человеку сенсации сегодняшнего дня, заставляя забыть о прошлом и не думать о будущем. Человек информационного общества погружается в виртуальную реальность, словно в наркотическую нирвану: он бежит от скуки повседнев­ности к экрану телевизора или монитору компьютера, набирая номер телефона или погружаясь в Интернет, забываясь в видеоиграх или листая картинки модных журналов.

Человек перестал участвовать в реальной жизни и эмоционально живет как бы в другом измерении — ведь тот, кто смотрит на телеэкран, или участвует в интерактивных опросах, или звонит по сотовому телефону, или играет в компьютерные игры, ушел в иной мир. Это особое состояние, отличное от жизни и от смерти — состояние виртуального Зазеркалья: “Интересно было бы подсчитать, сколько часов в день мы отсутствуем в реальной действитель­ности и сколько времени пребываем в Зазеркалье, — размышляет Ф. Бегбе­дер. — Ручаюсь, что все измерительные приборы зафиксируют наше отсутст­вие (“Абонент недоступен в данный момент!”) и нам трудненько будет разубе­дить их. Люди, критикующие индустрию развлечений, имеют дома телеви­зоры. Люди, осуждающие общество потребления, имеют карточки “Visa”. Ситуация необратима. Она не меняется со времен Паскаля: человек продол­жает спасаться от страха смерти в развлечениях. Просто оно, развлечение, стало таким всемогущим, что заменило самого Бога”.

На смену миру индустриальной эпохи, сконструированному из прочных долговременных объектов, приходят дешевые изделия, спланированные для краткосрочного использования. Приобщая человека к наркотику под названием “новинка”, информационное общество искусственно стимулирует спрос: каждая следующая новинка обращает предыдущую в бросовое старье. “Приготовься хотеть!” — вот самый яркий рекламный плакат потребительского общества и одновременно — самый откровенный из всех. В таком мире и сам человек убежден: разные идентичности можно при необходимости при­ни­мать и сбрасывать, как при смене наряда*.

Ключевым словом в отношении человеческой идентичности в эпоху пост­модерна З. Бауман считает “вторичное использование”. Когда-то мате­риаль­ным носителем модерна была фотобумага: желтые страницы распухавших семейных альбомов отражали медленное приращение необратимых и неиз­гладимых событий становления идентичности. В информационном обществе носителем постмодерна стала видеокассета с магнитной лентой, записи на которой можно стирать и перезаписывать. Кассета не рассчитана на то, чтобы хранить что-нибудь вечно — она несет в себе идею трансформации: любое событие в мире достойно внимания лишь до тех пор, пока не попадется на глаза следующая достопримечательность. Если в новые времена главной заботой в связи с идентичностью была забота о долговечности, то сегодня заботятся о том, как уклониться от обязанностей. Если модерн строился из бетона и стали, то постмодерн из вырожденной органики — пластмассы**.

Понятие “идентичность” отражает определенную проблему самосознания человека, поскольку об идентичности вспоминают тогда, когда нет уверенности в своей принадлежности: человек не может или не знает, как убедить окру­жающих в том, что свое место в обществе он занимает по праву. Однако инфор­­мационная революция перевернула перспективу: впервые для человека стало актуальной не идентификация с группой, государством или обществом, а стремление уйти от общественных связей. Ведь “идентичность” означает прежде всего принадлежность к определенному человеческому сообществу.

Человек перестал стремиться к самоутверждению в политической сфере — и общество пока не оценило катастрофическую опасность такого выбора. Помните, еще Аристотель предупреждал: человек вне политики — либо живот­ное, либо божество. Так что же в действительности произошло с человеком?

З. Бауман исследовал особые жизненные стратегии информационного общества, направленные на то, чтобы “избавиться” от всякой идентичности. Он описал четыре основных антропологических типа нашего времени — “бродягу”, “фланера”, “игрока” и “туриста”.

Ни один из этих типажей не является изобретением информационного общества — все они были хорошо известны задолго до наступления постмо­дерна. Но прежде игроки, бродяги и фланеры были маргиналами традицион­ного и индустриального миров, они существовали где-то на обочине цивили­зации, их презирали как бездумных “прожигателей жизни” или клеймили как “люмпенов”. Сегодня эти антропологические стратегии находятся в центре информационного общества, они поистине превратились в стиль жизни. И если человек — это стиль, то мы имеем возможность через эти жизненные стратегии оценить современного человека и задуматься: так как вместе с понятием “идентичность” человек утрачивает и качество политичности, в какой роли он востребован в современном обществе?

Фланер, бродяга, турист и игрок: кто следующий?

Поэты и художники считают символом современного города фланера.

Фланер боится ответственности реальной жизни и реальных поступков и потому воспринимает жизнь как кинематограф — не всерьез. Он играет с реальностью, словно с виртуальным полотном: создает для себя полностью приватный, безопасный, замкнутый и защищенный от вторжений мир одинокой монады, где физическое присутствие посторонних не скрывает и не нарушает их психическую недося­гаемость***.

Мы все встречали таких “фланеров” на вечерних проспектах крупных горо­дов, в ночных клубах и кафе: на их лицах маска безмятежной отрешенности, часто их уши плотно закрыты наушниками, — они погружены в виртуальный мир музыки, чтобы еще сильнее отрешиться от реальности. Стремление избе­жать идентичности прочитывается в их безликой универсальной одежде, в бессодержательном времяпрепровождении в развлекательных заведениях.

Несколько другой антропологический тип представляет собой “бродяга” — человек “без определенного места жительства”, жупел современной цивили­зации, ночной кошмар подземных переходов и конечных станций метро. Мегаполисы становятся центрами притяжения бродяг по чисто экономическим причинам: там можно немного подработать и получить столько, сколько в маленьком городе на тяжелой работе не получишь и за месяц.

Более высокое положение в современном обществе занимает “турист” — достаточно обеспеченный человек, который сознательно и систематически ищет приключений, новых переживаний, хочет погружения в незнакомую, экзотическую атмосферу. Как правило, большую часть своего времени он должен работать, но душой принадлежит миру туристических грез: он вынуж­денно соглашается на ежедневный нудный труд, чтобы хотя бы на краткий миг недельного отпуска претворить в жизнь манящие картинки ярких туристи­ческих проспектов — отпуск на Антилах, или в Кении, или  в Таиланде, а может быть, в Аквитании.

Туристский мир целиком и полностью структурируется по эстетическим критериям. То, что турист готов купить и за что он платит, можно определить как право не скучать и свободу от всего, кроме эстетического измерения. Турист­ские фирмы, планирующие поездки, обязаны продемонстрировать, насколько сенегальские, сейшельские, кенийские, тайские пейзажи в действительности похожи на их рекламные проспекты: “Лазурь, лазурь, лазурь... у них уже пере­дозировка лазури...”.

В отличие от бродяги у туриста есть дом, что входит в “предохра­ни­тельную упаковку” как место, где можно отдохнуть от походов и приклю­чений. Безмятежность домашнего уюта гонит туриста искать новых неизведан­ных радостей, но домашний тыл превращает поиск приключений в безопас­ное, невинное занятие. В современной России туристический бизнес пере­живает невиданный бум: некоторые мировые курорты специально ориенти­руются на туристов из России, учитывая, как легко и охотно тратят нувориши свои капиталы.