Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

- А когда Церковь потеряла авторитет? При Петре? При Никоне?

- На такие вопросы нет простых ответов. Но до семнадцатого года страна интенсивно развивалась, и если бы не война - европеизировалась бы. И Церковь тоже. Но вышло по-другому. Практически большевики инициировали реакционные процессы в Церкви.

- Какие именно?

- Выдвинув концепцию «обновленчества», они совершили грубую подмену и заранее дискредитировали идею любого обновления. Теперь всякая попытка Церкви осмыслить что-либо с позиций адекватности времени немедленно подвергается уничтожающей критике как обновленческая. Логично было бы, чтобы Церковь в начале девяностых вернулась к решениям Собора и попыталась их воплотить. Но не хватило внутренних резервов. Я даже слышал в фундаменталистской церковной среде такое мнение: мол, есть промысел Божий в том, что революция перечеркнула решения Собора и оставила только патриаршество. Потому что остальное привело бы к ереси модернизма. Это, конечно, кощунственное мнение. Погибли миллионы: какой тут промысел?

- Ведь и сейчас решения Собора вызывают скорее академический интерес?

- В России строится неофеодальное общество, поэтому Церковь тоже нужна послушная. А Собор был направлен на демократизацию церковной жизни. Ведь творческий потенциал развивается только в условиях демократии.

- Обновление в духе идеалов ранней Церкви нельзя назвать православной Реформацией?

- В любой исторической реальности Церковь стремится выявить дух древности. Именно дух, не букву! Этим Собор и был занят. Это, конечно, не Реформация. Реформация - коренная ломка всей структуры, идеологии и даже догматики. А там речь шла про обновление.

- Это слово можно понимать слишком по-разному. Петр Первый на свой лад тоже обновлял Церковь.

- Петр не обновлял Церковь, а искал для нее нишу внутри государства, которое строил. Он сделал Церковь частью своего политического проекта.

- В девяностые была перевернута очередная страница истории, в том числе церковной. Сергианская модель перестала быть актуальной. Но и к решениям Собора Церковь не вернулась. И осталась без всякой опоры.

- Вы, как сейчас говорят, верно уловили тренд. Пока внутренних резервов для самоопределения у Церкви нет. Но идею обновления все равно надо отстаивать. Вот мы же, например, не служим на греческом, зачем-то Кирилл и Мефодий перевели службу на церковно-славянский. Они хотели, чтобы Священное Писание и богослужение были понятны людям. Вот и нам нужно двигаться в том же направлении.

- Католики на Втором Ватиканском соборе тоже перевели службу на национальные языки. Теперь многие жалеют об этом.

- С определенной точки зрения, это решение было правильным. Но выяснилось, что в Церкви много приверженцев внешней традиции, и нет никаких оснований оскорблять их, эту традицию разрушая. В обновлении нельзя доходить до крайностей. Не случайно теперь Папа Бенедикт XVI возвращает в обиход латинскую Тридентскую мессу. Для нас, я полагаю, лучший вариант - разнообразие. В больших городах должны быть приходы и славянского, и русского языков. Кто хочет, поет знаменным пением, кто хочет - партесным… Надо, чтобы в определенных церковных рамках каждый человек выбирал по себе. И то, и другое, и третье - все Традиция.

- Но церковный «демос» очень разный. Кто-то после причастия молчит до вечера, а кто-то голосит, требует, например, канонизировать Ивана Грозного.

- Это большая проблема, вы правы. Вот поэтому сейчас и не собирается Поместный Собор. Священноначалие исходит из того, что если его собрать, то можно спровоцировать кликушеские страсти: вопли против ИНН, за канонизацию Грозного царя, за восстановление монархии, всякие радикальные восклицания в духе известного письма епископа Диомида. Так что лучше пока, чтобы решения принимал архиерейский Собор. Архиереи, как правило, люди более церковные, образованные и вменяемые.

- Почему в 1917 году мирянский активизм был сравнительно безобиден, а теперь стал таким агрессивным?

- В 1917 году у нас был народ. А потом народа не стало: лучшую его часть физически уничтожили, остальным - в массе своей - привили страх и холуйство. Сегодня есть население, но нет народа, поэтому так печально обстоят дела. Ведь сегодня дай населению волю, оно и президента пожизненно назначит. В истории страны были и трагедия, и фарс, теперь начался трагифарс. Эти восторги ткачихи или прачки на съезде заставляют подозревать, что у людей отшибло мозги. Вместе с исторической памятью и элементарной нравственностью. Так что состояние умов - вопрос вовсе не церковный, а общественный. Просто на Церкви все отражается.

- Как вы думаете, в выборе Патриарха Тихона был провиденциальный смысл?

- Бесспорно. Не знаю, как бы повел себя владыка Арсений (Новгородский), но в том, что владыка Антоний (Храповицкий) наломал бы дров, не сомневаюсь. К счастью, Патриархом стал человек, у которого было идеальное чувство церковности. Он понимал, что Церковь не от мира сего, и брал на себя ответственность за примирение с властью. То, что Церковь выжила, - в большей степени заслуга Патриарха Тихона, нежели Патриарха Сергия.

- Декларация Сергия разве не подытожила усилия Тихона?

- Главное совсем не Декларация Сергия, она, видимо, была неизбежна. Главное - дух соглашательства, который он принял. Да, они с Тихоном вели в чем-то сходную политику. Но трудно представить, чтобы Тихон согласился лишать архиереев кафедры, когда власть не хотела своими руками снимать неугодных иерархов. Скажем, Митрополит Кирилл (Казанский), когда его склоняли к участию в церковной чистке, отказался и поехал в ссылку. А Сергий - нет. В апреле 1934-го Синод, который собрал вокруг себя митрополит Сергий, присвоил ему титул Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского (то есть фактически титул главы Русской Церкви), в то время как законный глава Церкви, местоблюститель св. митрополит Крутицкий Петр был в заключении, никто его не низлагал, а митрополит Сергий формально являлся лишь его заместителем. Я могу понять, когда на пресс-конференции перед иностранными журналистами митрополит Сергий говорил иностранцам, что «у нас нет гонений на Церковь» - это было сделано вынужденно, под угрозой расстрела всего епископата. Но узурпировать внутрицерковную власть большевики от митрополита Сергия не требовали - до титулования им тогда не было никакого дела. Еще пример. В день рождения Совет по делам религий подарил Сергию часы. Казалось бы, прими подарок, поблагодари - и все. А он попросил, чтобы на часах было выгравирована дарственная надпись. Это говорит о том, что он внутренне принял систему, сломался. Кстати, в 1926 году русский епископат пытался заочно выбирать Патриарха при помощи записок. Но этот заговор раскрыла ЧК. Одним из зачинщиков был митрополит Сергий. Его посадили в тюрьму, потом еще раз; видимо, тогда его и сломали. После второго ареста появилась Декларация.

- А как сегодня относиться к тому, что РПЦЗ считала себя преемницей Собора, согласно указу патриарха Тихона от 7/20 ноября 1920 года?

- По-разному можно относиться, но сейчас произошло объединение Церквей, и вопрос по существу снят. Теперь все юридические шероховатости исчезли, «яко не бывши».

- А кого можно назвать преемником духа Собора?

- Как ни странно, я бы назвал Солженицына и его «Архипелаг ГУЛАГ».

- Почему? Это же не богословие.

- Безусловно. Но духовное преображение автора - «жить не по лжи», «один в поле воин» - созвучно преображению Церкви, которое начиналось в семнадцатом году, но было прервано. У Солженицына подлинно христианская позиция - во что бы то ни стало отстаивать правду.

- Это скорее дух христианства катакомбного периода.

- Ну, скорее эпохи гонений на первых христиан. Ничего удивительного, в СССР эти гонения повторились. Но сегодня у Церкви другие искушения. Не менее серьезные.

* ХУДОЖЕСТВО *

Ольга Кабанова

Лучшая неудача Добужинского

Выставка хорошего человека