Газета День Литературы # 112 (2005 12)

Золотисто здесь стало и розово:

Ветерок. Он под осень бывает.

Ветерок, ветерок, от которого

Сердце ослабевает.

Да и биться зачем ему? Незачем.

Заслужило оно благодать

Под крыльцом у цирюльника Чезаре

Розовым камнем спать.

1965

Иосиф БРОДСКИЙ

В Италии

Роберто и Флер Калассо

И я когда-то жил в городе, где на домах росли

Статуи, где по улицам с криком "растли! растли!"

Бегал местный философ, тряся бородкой.

И бесконечная набережная делала жизнь короткой.

Теперь там садится солнце, кариатид слепя.

Но тех, кто любили меня больше самих себя,

Больше нету в живых. Утратив контакт с объектом

Преследования, собаки принюхиваются к объедкам.

И в этом их сходство с памятью, с жизнью вещей. Закат;

Голоса в отдалении, выкрики типа "Гад!

Уйди!" на чужом наречьи. Но нет ничего понятней.

И лучшая в мире лагуна с золотой голубятней

Сильно сверкает, зрачок слезя.

Человек, дожив до того момента, когда нельзя

Его больше любить, брезгуя плыть противу

Бешеного теченья, прячется в перспективу.

1987

Евгений РЕЙН

Спичечный коробок

Приходи к "Флориану", когда стемнеет,

Слышишь, ветер с лагуны вовсю сатанеет.

То оркестр сквозь порывы играет Шопена,

Вот теперь и обсудим мы всё откровенно.

Лев читает нам книгу с невысокой колонны.

Лодки бьются о пристань и считают поклоны.

И последний прохожий пропал за Сан-Марко.

Начинается ночи немая запарка.

Видишь, купол над нами всё тяжеле и уже,

Флориановы тени во тьме разутюжа,

Ночь приходит из нашей с тобой половины.

На стене Арсенала Алигьери терцины.

Ты — из ближней могилы, я из давней мороки.

Значит, ныне сбываются судьбы и сроки,

Значит, призраки есть, как сказал Свидригайлов,

Это факт, а не выдумка бешеных файлов.

Рюмка граппы и чашечка черного мокко

Объявляют, что ты появился с Востока

Вместе с бледным рассветом, ленинградским загулом,

Вместе с давним дружком, косолапо-сутулым.

Так разделим священную дрожь алкоголя,

И ожог кофеина — на всё твоя воля.

Тут петух не споет, и сосед не заплачет,

Только школьник наш впрок твои рифмы заначит.

Перепутает строфы, перепробует строки,

На полях Елисейских нам хватит мороки:

Всё поставить на место, погрозить неумехам,

Плагиаторам и соглядатаям-лохам.

Веницейское время кончается скоро,

Адриатика ночью — что затычка простора,

Этот город — тупик, ну и слава же Богу,

Что не надо опять собираться в дорогу.

От собора, Пьяцетты и до Арсенала

Ровно столько шагов, что ни много, ни мало.

Так пойдем поглядим, если спросят — ответим,

Словно в том гастрономе — не будешь ли третьим?

Но, быть может, он нам и протянет монету.

Если что — мы заплатим, ведь бывает, что нету.

Но, похоже, он с нами вовек расплатился.

Так давно, далеко — даже голос расплылся,

Долетавший до нас. Помнишь озеро Щучье?

Там аукалось в соснах тройное созвучье.

Там с тобой мы брели по дороге на "будку".

Вот и кончилось лето по тому первопутку.

Вот и вспыхнул огонь на корме электрички.

Словно в тёмном углу обгорелые спички.

2002

Эти стихи Евгения Рейна я нашёл на могиле Иосифа Бродского 15 октября 2005 года, написанные от руки на листках из школьной тетради в клеточку. Бывают же такие совпадения, когда-то Женя Рейн и познакомил меня с Иосифом Бродским в далёком 1967 году, порекомендовав Бродскому почитать мои стихи. Теперь вот, на острове Сан-Мишель, на протестантском участке кладбища, среди разных монет, камушков, графоманских виршей я наткнулся на какой-то юной, похоже девичьей рукой переписанные стихи Евгения Рейна. Прочитал, и бережно там же оставил.