Просуществует ли путинская система до 2042 года?

(Ясин Е. Структура российской экономики и структурная политика. Вызовы глобализации и модернизация.

М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2008. С. 42-43)

Егор Гайдар - исполняющий обязанности председателя правительства России с июня по декабрь 1992 г.:

«Заметьте, гуманитарную помощь нам поставляли страны, которые еще недавно рассматривались в качестве потенциальных противников СССР. Ну, какие вам нужны военные расходы в такой ситуации? Для чего и как вы собираетесь воевать со странами, у которых просите гуманитарную помощь, в том числе для того, чтобы прокормить собственную армию?»

(Филиппов П., ред. История новой России.

Очерки, интервью: в 3 т. СПб.: Норма, 2011. Т. 1. С. 229)

Советская военная ловушка

Гипертрофированный советский ВПК обслуживал гипертрофированную армию. Ее нормальное содержание даже Советскому Союзу было непосильно, поскольку мы пытались противостоять

Соединенным Штатам как нашему наиболее вероятному противнику. США по своей экономической мощи сильно превосходили СССР. Более того, часть военной нагрузки брали на себя американские союзники по НАТО, среди которых были такие высокоразвитые страны, как Великобритания, Франция, Германия, Италия. Наши союзники по Варшавскому договору в экономическом плане сильно отставали и значительной доли нагрузки нести не могли. Получалось, что СССР взваливал на себя сверхтрудное бремя. Уже сам этот факт предопределял то, что мы жили в советское время намного беднее капиталистического мира. И без серьезного сокращения армии нашу бедность мы преодолеть никак не могли.

Более того, в связи с распадом СССР военная нагрузка на российскую экономику стала еще больше. Другие страны постсоветского пространства не стремились сохранить себя в качестве великих держав и потому не слишком хотели финансировать армию. Россия же объявила себя правопреемником Советского Союза и сохранила в известной мере свои имперские амбиции. Соответственно, она должна была финансировать старые вооруженные силы, обладая экономикой, значительно меньшей по размеру, чем экономика СССР.

Желания пришли в противоречие с возможностями, и сокращение армии стало неизбежно. При этом недовольство сокращаемых столь же неизбежно должно было вылиться именно на российские власти, которые не могли сказать, как прибалты или кавказцы, что военное бремя, мол, было навязано им Москвой.

Борис Ельцин ставил задачу уменьшить наши войска с 3 млн до 1,9 млн человек. Однако сама по себе общая численность военнослужащих, подлежащих сокращению, с экономической точки зрения большой проблемой не является. Сократи призыв — и армия автоматически сильно уменьшится. А молодежь только выиграет от этого, поскольку ее перестанут отвлекать от учебы и работы.

Но вот сокращение офицерского корпуса представляло собой задачу, даже более сложную, чем конверсия и сокращение числа работников ВПК. Офицеру не скажешь, что мы, мол, прекращаем тебя финансировать из бюджета и крутись, парень, теперь, как можешь, ищи новую работу, выживай собственными силами. Страшно даже представить, как будет выживать собственными силами человек, обладающий оружием и навыками военных действий, но не финансируемый из бюджета. Особенно, если живет он не в крупном городе, а в маленьком военном городке, где в принципе никакой работы найти невозможно, кроме той, которую предоставляет государство.

Таким образом, сокращение офицерского корпуса в идеале должно сопровождаться переселением семей военнослужащих в обычные города, предоставлением им квартиры, выходного пособия и оказанием помощи в переобучении, поскольку военная специальность редко может быть востребована в гражданском секторе экономики. Решение подобной задачи в пореформенные годы было совершенно невозможно, так как СССР сформировал столь большую по численности армию, что даже те офицеры, которые должны были получать жилье в порядке очереди, сделать этого не могли. Когда же к ним добавились еще и сокращаемые военнослужащие, ситуация стала совсем безнадежной. Страна попала в ловушку: уволить людей нельзя, поскольку на это нет денег, и оставлять в армии нельзя, поскольку на это тоже нет денег.

Возможно, сокращение армии удалось бы на какое-то время растянуть, однако вторая ловушка, оставленная Советским Союзом в наследство России, состояла в необходимости срочно выводить на родину войска, размещавшиеся на территории Центральной и Восточной Европы. ГДР, Польша, Чехословакия, Венгрия не хотели больше иметь у себя советские военные базы. Горбачевский СССР получил от стран Запада большие кредиты, и одним из условий экономической поддержки было разоружение.

По идее, эти кредиты надо было использовать на трудоустройство и обеспечение жильем военнослужащих. Однако деньги были проедены страной еще до распада СССР из-за того, что экономические реформы эпохи перестройки были очень плохо спланированы. В итоге Россия столкнулась с тем, что выводить войска надо, но денег на нормальное обеспечение офицеров уже нет.

Долгое время уволенным и действующим военнослужащим пришлось мыкаться без нормальных условий жизни. А ведь это были люди, в наименьшей степени подготовленные по роду своей деятельности и образу жизни к принятию реформ и демократии. Их воспитывали в уверенности, что военная служба важна и почетна, что они — лучшие люди страны, готовые жертвовать жизнью за Родину. А значит, Родина должна жертвовать всем ради армии и военной подготовки офицеров.

И вдруг облом. Они нищие. Они никому не нужны. Они бремя для российской экономики. Нетрудно представить, как советские офицеры должны были воспринимать эпоху «лихих 90-х», оставившую их без работы и в то же время не предложившую фактически никакой приемлемой альтернативы.

Эдуард Воробьев - генерал-полковник, с июля 1992 по 1995 г. первый заместитель главкома Сухопутных войск:

«С упразднением Варшавского договора начался массовый вывод советских войск с территории Германии, Польши, Венгрии, Чехословакии. <...> Вся эта военная махина влилась в военные округа, расположенные на территориях союзных республик, не по оперативно-стратегической необходимости, а по возможности округов по ее размещению. Они не имели планов применения прибывших войск. Многочисленные проблемы по их размещению и обустройству решали не столько эти войска, сколько дислоцированные ранее.

Самым сложным оказалось размещать войска в новых пунктах дислокации. Не хватало ни времени, ни выделяемых средств.

А в округа шли и шли эшелоны с техникой, вооружением, запасами материально-технических средств, военнослужащими. Большинство семей прибывавших офицеров и прапорщиков не имело постоянного жилья на территории Советского Союза. Командование военных округов размещало их в общежитиях, переоборудовало под жилье солдатские казармы, строило сборно-щитовые бараки.

Это вызывало недовольство офицеров и прапорщиков, служивших на родине: они ведь были без жилья, а "переселенцы" мало того, что получали за рубежом двойной оклад (один - в валюте страны пребывания, другой - в советских рублях, которые начислялись на расчетную книжку), "тактеперь им еще и квартиру подавай". Размещение выводимых из-за границы войск и недопущение взрыва недовольства среди военнослужащих, прежде всего офицеров, стало главной задачей не только военных округов, но и Вооруженных сил в целом. Все другие задачи отодвигались на второй план. <...>

При этом группировки войск на территориях бывших союзных республик не были боеспособны хотя бы потому, что у них отсутствовали национальные органы военного управления. Единая организационно-штатная структура разрушилась, все перепуталось: воинские формирования, военнослужащие, жилье, реализация желания о месте прохождения дальнейшей службы. <...>

Возглавляя оперативную группу Объединенных миротворческих сил в Приднестровском регионе, я обнаружил, что новый ракетный дивизион "Точка" оказался на территории Молдавии без штата (все офицеры и прапорщики убыли в основном в Россию), никто не знал, что с ним делать. Впоследствии его обменяли на стрелковое оружие, автомобили, горюче-смазочные материалы и перевели в Россию».