В отчаянии (Жизнь Франца Кафки)

Францу нужна была серьезная "разрядка". Дневник сообщает о посещениях борделей - в Милане, в Париже, но они, можно сказать, вызваны прежде всего любопытством туриста, а также в Праге в конце сентября 1911 года. Немного позднее образы борделя преследуют его во сне: ему снится, что он ласкает бедро проститутки и внезапно обнаруживает, что все ее тело покрыто гнойниками. Кафка отмечает в декабре 1911 года в одной из записей полное отсутствие желания. Это время, когда тема холостяка внезапно выходит на первое место в "Дневнике" и в творчестве. Кафка предпочитает стремиться к семейным устоям, но он знает, что останется одинок. Время пустых амуров прошло; Кафка понял, что он столь же мало способен к любви, как и к музыке.

x x x

Осенью 1912 года в Прагу приехала группа комедиантов, чтобы сыграть пьесы на идиш. До этих пор действительно можно было говорить о Кафке, не касаясь его положения еврея. Но вдруг Кафка оказался перед маленькой группой презираемых всеми людей, которые безмятежно жили своим иудаизмом, перед группой голодных актеров, страстно преданных своему искусству. Франц Кафка ощущал в себе чувство принадлежности к ним, о котором не подозревал. Открыть иудаизм не означает следовать догмам и подчиняться ритуальным предписаниям. Это означает осознать себя наследником определенной традиции и определенной истории, почувствовать себя причастным к этому образу жизни, это означает разделять радости и горести других евреев. Так Кафка впервые сталкивается с социальной средой, в которой чувствует себя непринужденно. Но у него нет никакого шанса войти в нее, настолько он другой.

Душевная потребность влечет его к этим паяцам, он влюбляется в актрис. В отношении некой мадам Чиссик - налицо любовное увлечение. "Я надеялся, пишет он, - немного удовлетворить свою любовь букетом цветов, но это был напрасный труд. Возможны лишь литература или совокупление".

x x x

В "Дневнике" от 15 сентября, день помолвки его сестры Валли, есть странная фраза: "Любовь между братом и сестрой - повторение любви между матерью и отцом". Не является ли это признанием в кровосмесительном чувстве? Это было бы трудно отрицать, тем более, что вскоре эта тема возобновляется в "Превращении".

13 августа 1912 года в девять часов вечера Кафка встречает девушку из Берлина, которую зовут Фелица Бауэр. Началась наиболее жестокая драма его жизни.

Кто была Фелица Бауэр? Представить ее можно лишь по письмам, написанным ей Кафкой. Похоже, что за время долгого приключения, в котором она оказалась по воле судьбы, она проявила если не понимание, то по меньшей мере осторожность и терпение. Лишь значительно позднее она пыталась, впрочем, безуспешно, вырваться из адского круга, в который вовлекал ее Кафка. Когда Кафка встретил ее в 1912 году, ей было двадцать пять лет. Сначала она была стенографисткой-машинисткой в магазине пластинок; потом в 1909 года она вошла в дело по продаже диктофонов, и здесь весьма преуспела. По правде говоря, в самой Фелице нет ничего, кроме усердия и банальности, она не очень интересна. Но столь ли важно, какой она была в действительности? Для Кафки она была такой, какой он ее однажды встретил и наудачу впустил в свою судьбу. Черты ее лица, движения ее души ничего не значили.

Кафка всегда пишет гораздо лучше, чем говорит. "Письма к Фелице" открывают нового Кафку, который отдается языку и послушно следует за ним. "Прежде чем пойти спать, /.../я еще хочу, потому что ты меня об этом просишь и потому что это так легко, сказать тебе на ухо, как я тебя люблю. Я тебя так люблю, Фелица, что желал бы обрести способность жить вечно, если бы мог быть рядом с тобой".

Но что это была за любовь? Конечно, ее хватало на то, чтобы полностью заполнить сознание Кафки и чтобы разрушить его жизнь. Но кого он любил? Далекую и почти воображаемую возлюбленную, тень на горизонте. Кафка страстно любит любовь, которую он испытывает к этой тени.

Когда Кафка вновь встречается с Фелицей на Пасху 1913 года, эта корреспонденция составляет уже том в триста страниц убористой печати. Между Фелицей и Францем нет ничего, кроме слов, целой горы слов. Писание является страданием для автора этих писем, оно же есть инструмент пыток для их получателя. Сколько напрасных упреков, о которых тотчас же приходится сожалеть, сколько бесполезных слез, сопровождаемых беспомощными извинениями: "...моего захудалого здоровья едва хватает для меня одного, его вряд ли хватит для семейной жизни и уже тем более для отцовства".

Между тем время проходит и приближается Новый год. Естественно предположить, что Кафка воспользуется этими небольшими каникулами, чтобы вновь увидеть возлюбленную, с которой он едва знаком. Ничего подобного. Похоже, он боится заменить созданного идола реальностью. Страх стремится наполнить содержанием искусственную любовь. Какое чувство, кроме жалости, могла испытывать Фелица Бауэр? Переписка, несмотря на усилия обоих, вела ко лжи.

Между тем приближается Пасха, и, следовательно, снова возникает возможность поездки в Берлин. Кафка колеблется, прибегает к уверткам, но в последний момент решается. После этой встречи, столь долго откладываемой и столь плохо прошедшей, Кафка, похоже, не затаил никакой обиды. Фелица и он лишь поспешно договорились встретиться на Троицу. 1 апреля Кафка пишет: "Мой настоящий страх заключается в том, что я никогда не смогу владеть тобой". Фелица стремится как можно вежливее выбраться из лишенной смысла авантюры. Тем временем виды на Троицу складывались неважно. Кафка, которого откровенно пытаются отговорить от поездки, упорствует в своем решении. Третья встреча с Фелицей оказывается катастрофической. Ему с трудом удается ее увидеть, и семья Бауэр смотрит на этого докучливого человека, как он скажет сам по возвращении, с некоей фаталистической покорностью.

Вдруг 16 июня он ни с того ни с сего просит руки у Фелицы. Она соглашается сразу и без колебаний. Кафка попадает в собственную ловушку. Он просит невозможного, и невозможное ему предоставлено. Он умоляет ее не торопиться, он снова перечисляет ей свои недостатки и мании - он явно хочет ее обескуражить. Кафка пишет отцу Фелицы, которого вначале хотел посвятить в свои сексуальные проблемы. Из Венеции он посылает 16 сентября письмо Фелице, которое, по его мнению, должно быть последним. "Я здесь один, однако у меня такое чувство, будто я нахожусь в состоянии, которое я должен испытывать до самого моего конца". "Что делать, Фелица? Нам надо расстаться". "Мне препятствием служит страх, непреодолимый страх, страх перед возможностью быть счастливым, наслаждение и приказ мучить себя ради высшей цели". Вот что принесла любовь - настоящая или мнимая, в конечном итоге, безусловно, настоящая, которую он питал к Фелице: эта любовь открыла его самому себе.