Русская жизнь. Русский бог (декабрь 2007)

Да, мы сдали Москву, ну и что? Мы воюем дальше. Не сдается император. Не сдается армия. А народ только теперь-то и начинает воевать по-настоящему. Он по-настоящему почувствовал себя обиженным. Попробуй захвати всю Россию, заканчивающуюся на Тихом океане, и уничтожь нас всех.

И здесь очень напрашивается сравнение с сегодняшним днем. В последние 15 лет в наш повседневный оборот введена редкостная по идиотизму, но, увы, остающаяся до сих пор весьма популярной фраза: «А за что должна воевать нынешняя российская армия - за олигархов, что ли?» Хоть бы кто-нибудь задал встречный вопрос - а в 1941-1945 за что воевали? За палачей из НКВД, за голодомор и раскулачивание?

А за что воевали мужики в 1812? За дворян и помещиков? За право быть выпоротым на конюшне? Причем их не давила официозная пропаганда по ТВ. Они как-то сами пошли воевать. В силу душевного порыва. За Родину, а не за порку на конюшне. Они каким-то образом поняли, что Родина важнее ее недостатков, даже если это очень большие недостатки.

Потом эти русские мужики вошли в Париж. В 1814 году они сделали то, что не удалось войскам великого Суворова. Видимо, необходимым условием взятия Парижа была предварительная сдача Москвы. Во имя интересов Вены взять Париж не получилось. Получилось только после того, как Наполеон обидел всю Россию. За это мы и дошли до Парижа, подняв Россию на такую высоту в мировой политике, на какой она не была больше никогда. Ни до, ни после. Убогая тоталитарная Россия освободила свободную просвещенную прогрессивную Европу. Через 130 лет она это повторила. Свободная просвещенная прогрессивная Европа, традиционно ложившаяся под всех агрессоров, старательно это забыла.

* СЕМЕЙСТВО *

Анна Левина

Жизнь в обувной коробке

Русские как цыгане

С семейством С-вых я познакомилась в 2000 году - мы переехали тогда в съемную квартиру в сталинский дом в двух шагах от метро «Сокол».

Квартира была забавная, с причудливой планировкой: на первом этаже и отчасти полуподвальная, в нее нужно было спускаться по лестнице.

У меня были годовалый ребенок и собака. Я ходила с ними гулять, а еще иногда ездила в институт; а остальное время сидела дома: занималась с ребенком, печатала на компьютере и пила чай на кухне, поглядывая в окошко.

За окошком февраль сменился мартом. За окошком было неуютно. Валил снег, дул ветер, было промозгло и холодно - и где-то там, в промозглости и холодне, мелькали дети. Сначала я не обращала на них внимания, а потом заинтересовалась. Это были какие-то необычные дети.

Во- первых, они всегда гуляли одни. А какой родитель выпустит своего ребенка гулять одного, в наши дни, в двух шагах от суетливой улицы? Во-вторых, они были полуодеты -носились друг за другом в дырявых штанах, распахнутых курточках, расшнурованных башмаках. В-третьих, их было много и все были похожи. В-четвертых, они всегда смеялись.

Я смотрела на них в окошко. Как-то раз они заметили меня, а потом уже ловили мой взгляд и, поймав, радостно подпрыгивая, махали мне руками. Мы вроде как познакомились, хотя на улице поначалу не общались: завидев меня с коляской, детки разбегались во все стороны и прятались за углами дома, хитро поблескивая глазками. Их было то четверо, то пятеро, то шестеро; им было от трех до девяти лет.

Когда я долго не появлялась в окошке, детки карабкались по стене, стучались в окно, корчили рожи, вопили что-то восторженное. Сначала это было весело, потом я притомилась и стала занавешивать окна: детки заглядывали в них и не в самые подходящие моменты.

Спросила у соседки на лестнице - что за малыши играют одни во дворе? Родители не боятся за них?

- Малыши? - удивилась соседка. Потом недовольно поджала губы: - А! Это, наверное, С-вы. Да чего за них бояться, в воде не тонут, в огне не горят.

- Почему? - спросила я.

- Иначе бы разве выжили, - ответила соседка.

Я нашла ребенку няню и вышла на работу.

Наша няня невзлюбила С-вых. Так сердито хмурилась, когда они стучали нам в окно, что они перестали.

- И не думайте с ними общаться! - говорила мне няня. - У них даже запах заразный! Страшно представить себе, какие инфекции они могут в себе носить.

- Но они же здоровы: бегают, прыгают, смеются, - отвечала я.

- Это их никакая зараза не берет, а мы все сразу заболеем. От грязи микробы дохнут, а в чистоте размножаются в геометрической прогрессии!

Няня была интеллигентная.

Но я общалась и взяла за правило покупать соседским деткам то мандарины, то конфеты, то баранки. Детки жевали мандарины с баранками быстро и жадно.

Поначалу они сразу же удирали, но постепенно осмелели, научились рассказывать мне обо всем подряд. Через какое-то время я разобралась, кого зовут Настей, кого Андреем, кого Соней, кого Костей, кого Ниной, кого Аленой. Были еще старшие, о них говорили с уважительным трепетом - как о высших, непостижимых существах.

Чуть позже я познакомилась с одной из старших девочек, Аней. Ей было тогда одиннадцать, и она часто сидела на трубе, приспособленной под ограду, качая ногой коляску с младенцем Мишей. Другие дети бегали вокруг, а Аня сидела себе, качала коляску и время от времени кричала:

- Костя, не пихай ее! Соня, отстань от Кости! Алена, разберись там с ними!

Однажды я подошла к ней и сказала:

- Привет, я Аня.

- И я Аня, - ответила девочка.

Мы разговорились, выяснилось, что братьев и сестер у Ани десять: трое старших, семеро младших, самому маленькому годик. Папа сторож, мама домохозяйка, живут все в трехкомнатной квартире и ждут, пока им дадут жилье побольше. Потому что здесь «тесно и негде гулять».

Когда Аня представила меня своей маме Кате, та тоже первым делом сказала:

- Какой у нас неблагополучный район! Детям негде гулять. Сколько говорю: поставили бы во дворе качели, лесенки, чтоб детям было где полазить - нет, только все новые заборы городят. Рисовать на асфальте нельзя. Играть в мячик об стену нельзя - штукатурка, видите ли, сыпется. Понасажали клумб - не дай бог наступишь, скандал и трагедия. И до рынка далеко ходить, неудобно - а в здешних магазинах все так дорого.

- Тяжело вам, наверное, умещаться в трех комнатах, - сказала я.

- Еще бы. По головам друг у друга ходят. Уже года три как встали в очередь на квартиру - и ни ответа, ни привета.

- Но вам как-то помогают?

- Кто, государство? Дождешься от них. Пособия копеечные. Спасибо, что хоть летние лагеря бесплатные.

Мама Катя была грустной и измученной.

- Когда я была маленькой, я мечтала, что у меня будет много-много детей, - говорила мама Катя. Она росла без братьев и сестер, тихой девочкой в интеллигентской семье. С подружками у Кати не складывалось - она была замкнутой, необщительной, пугливой. Из тех девочек, что живут в воображаемом мире, - то ли потому, что не хотят, то ли потому, что не могут вписаться в реальность.

- Я мечтала, что у меня будет много-много детей, и я никогда не буду плакать от одиночества. Я не боюсь ни крика, ни шума - я боюсь тишины. Это не страшно, когда тесно, - страшно, когда пусто. И вообще, помните ту историю о прутиках? Легко сломать один, а когда прутиков много - не сломаешь.

Детки С- вы шли в школу лет эдак с девяти-десяти, а в садик не ходили вовсе. Потому что водить их в садик было бы слишком сложно и хлопотно. Ведь каждого надо одеть и обуть. И чтоб чувствовал себя не хуже других. Последнее точно возможно только дома; возятся вместе, играют, бегают -и ладно. Ведь не голодные и смеются? Не голодные и смеются. Еду мама Катя готовила в огромных кастрюлях. Когда детки начинали разводить руками, показывая величину этих кастрюль - «воооот такие!» - то хохотали уже до упада.

- Как старшие учатся-то, ничего? - спрашивала я маму Катю.

- Да учатся, - неопределенно отвечала мама Катя. Получение теоретических знаний о мире С-вых не увлекало, давалось с трудом.