Вечный слушатель

Кто воду набирал пригоршнею порожней,

Пил да помалкивал, со вкусом, не спеша,

И тот - кто в бочке жил - отрекся от ковша,

Предмета лишнего, - другой урок ли сыщем,

Такой, как мудрецу был подан вшивым нищим?

В науках - прок большой, однако никогда

Им не затмить собой премудрости труда!

НИЩИЙ

Он - ветвь неплодная; бродячая звезда;

Кортомщик улицы; стервятник без гнезда;

Чернец без клобука; архиерей без храма;

Он нищей наготой почти затмил Адама;

Последыш роскоши; ползучий паразит;

О пище вопия, он просит и грозит;

Нахлебник страждущих, мятущийся несыто;

Беспанцирная желвь; безрогая улита;

Обрубок прошлого; теплоподатель вшей;

Безродный выродок, пинаемый взашей

От каждой лестницы; клочок зловонной шерсти;

Жалчайший на земле отщипок жалкой персти;

Скудельный черепок; беспламенная пещь;

Укор для христиан; наивреднейший клещ;

Гнилого гноища наибеднейший житель;

Корзина черствых крох; гроша казнохранитель.

Лишь языком трудясь, промыслит он обед;

Где бесполезна речь - он шрамом вопиет,

Глаголает культей, увещевает палкой,

Чтоб сострадателю предстать руиной жалкой

И пусть бренчал Орфей на лире золотой,

Шарманкой пользуясь иль дудкою простой,

Он львов поукрощать и днесь весьма не промах

(Хоть львы - на медяках, ему в кошель несомых).

Он вечно празднствует, и, статься бы могло,

Я мог бы возлюбить такое ремесло.

Зрит жизнь во церкви он, зрит смерть в градоначальне;

Заемщика в миру не сыщется бахвальней,

Чем он, сулящий рай за каждый медный грош;

Он вспомнит о зиме, лишь станет невтерпеж,

Когда уже кругом поляжет слой снежинок,

Ошметки собирать пойдет на бутный рынок;

Он мерзнет на жаре и греется в мороз,

И ни на что притом не сетует всерьез;

Одежда есть - добро, а нет - так и не надо:

Ползноя Богу он вернет, полснегопада;

Он не завидует владетелям ничуть.

И все же, Господи, его не позабудь!

АВТОПОРТРЕТ

ЖИВОПИСАТЕЛЯ НАЗИДАТЕЛЬНЫХ КАРТИНОК

Он - зеркало, в каком себя встречает всяк;

Повторщик обликов; свежевочный тесак;

Кот, запускающий, куда захочет, коготь;

Позорщик Истины, дерзающий потрогать

Все, что лишь кажется; шпион не по вражде;

Рот незаклееный; указчик Кто и Где;

Художник, кислотой от чьей смердит палитры;

Многоглаголатель, язвительный и хитрый.

Приятство с пользою он алчет слить в одно

Пусть жертвовать то тем, то этим суждено,

Пусть завершенья нет благим его стараньям:

Лягливая нога не склонна к притираньям.

Иной, ни пользы кто, ни радости извлечь

Не хочет - слушать тот сию не станет речь;

Но вряд ли Истине свои пошлет упреки,

Кто склонен ей внимать и извлекать уроки,

Кто, уязвлен, издаст благорассудный глас:

"Для хворости моей - горчичник в самый раз!"

Бредет по жизни он, отнюдь не поспешая,

Для встречных от него опасность есть большая,

Что шкуру снимут с них, и без больших затей

Оставят даже плоть отъятой от костей;

Он сыплет в раны соль, вскрывает каждый веред,

Все прикровенное - очам передоверит,

И, наконец, сведет под переплет один

Ряд назидательно представленных картин.

Людей стремится он представить в виде пугал,

Взыскуя их спасти - стыдит, загнавши в угол,

Пусть устрашенному отверзнется уму

Хоть против воли - стать, чем следует ему.

Но прочих рисовать - лишь напряженье оку,

Себя не взвидишь сквозь туманную мороку,

Не высветишь себя огнем своей свечи,

Твой будет взор блуждать, как некий тать в ночи;

Рекущий о себе - свой образ не упрочит,

Вот - книга, а теперь читай ее, кто хочет,

Не будь суров, сплеча сужденьями рубя:

Дай написавшему на миг узреть себя,

Покинь, придирчивость, слова людей и взоры,

Да внемлет "Ты еси", кто рек - "Он тот, который",

Безжалостен удел, но он необходим:

Кто холодно судил - будь холодно судим.

ВИЛЛЕМ ГОДСХАЛК ВАН ФОККЕНБРОХ

(1634?-1676?)

ХВАЛЕБНАЯ ОДА

В ЧЕСТЬ ЗАРТЬЕ ЯНС, ВЯЗАЛЬЩИЦЫ ЧУЛОК

В БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОМ СИРОТСКОМ ПРИЮТЕ

АМСТЕРДАМА;

НАПИСАНА НА КНИЖЕЧКЕ ЕГ СТИХОВ

"ПРОБУЖДЕНИЕ ОТ ЛЮБВИ"

О ты, что, натрудивши руки,

Воздвиглась ныне на Парнас,

Ты, что радеешь каждый час

О поэтической науке,

О Зара Янс, воспеть позволь

Искусно ты владеешь сколь

Секретами стиховязания

Опричь вязания чулок;

Неповторим твой дивный слог,

Не выдержит никто с тобою состязания.

Добротна каждая строка,

И я признаюсь поневоле,

Что проживет она подоле

Наипрочнейшего чулка,

Покинь же дом сиротский, дай нам

Искусства приобщиться тайнам,

Перо послушное держи,

Пусть не проворство спиц вязальных

Тебя в краях прославит дальных,

А звонкие стихи летят чрез рубежи.

Один молодчик с Геликона

Вчера влетел но мне, крича,

Что у Кастальского ключа

Приказ прочитан Аполлона

(Поскольку должный час настал,

Чтоб был прославлен капитал,

Тот, что твоим талантом нажит),

Бог соизволил повелеть

Для всех, творить дерзнувших впредь,

Что пишущий стихи - пусть их отныне вяжет.

***

Разгрохотался гром; невиданная сила

Швыряла злобный град с разгневанных небес;

Клонился до земли непроходимый лес

И горы Севера ползли к порогам Нила;

Рванулась молния из высшего горнила,

На тучах прочертив зияющий надрез;

Чтоб описать сие - не ведаю словес

И не могу найти такой беде мерила.

Стихия вод морских, влекомая Судьбой,

С Землей и Воздухом вступила в смертный бой,

И низвергался мир в великую разруху.

В тот час Бирюк с женой стоял среди двора,

Меж ними ругань шла: уже пора Пеструху

С теленком разлучать - иль все же не пора.

***

На берегу ручья облюбовав лужочек,

Сел Тирсис горестный в тени приятней лип,

Стал о возлюбленной рыдать - и каждый всхлип

Угрозой был ручью: хлестало, как из бочек.

Филандер сел вблизи: чувствительный молодчик

Почел, что ведь и он из-за любви погиб,

Он тоже зарыдал, на собственный пошиб:

Оглохнешь, рев такой услышавши разочек.

Бродил поблизости еще один пастух,

Он им свирели дал, спасти желая слух:

Посостязайтесь, мол,- в игре утехи много.

Но заявился тут из темной чащи волк,

Рыдательный экстаз пастушьих душ примолк,

На волка ринулись - и кончилась эклога.

***

На каменной горе, незыблемой твердыне,

Воздвигнутой вдали земных забот и зол,

С которой кажется мышонком крупный вол,

Клюкою странника - огромный дуб в долине;

То Господу гора противостанет ныне,

Чтоб не дерзал вершить свой вышний произвол,

То, покарать решив ни в чем не винный дол,

Вдруг уподобится начавшей таять льдине,

То пламя разметет на восемьдесят миль,

Порою только дым да огненная пыль

Летят из кратера со злобой безграничной,

Да, на горе, чей пик почти незрим для глаз

(Того же хочешь ты как человек приличный),

Я и живу теперь, и это мой Парнас.

***

Вы, исполинские громады пирамид,

Гробницы гордые, немые саркофаги,

Свидетельствуете верней любой присяги:

Сама природа здесь колени преклонит.

Палаццо римские, чей величавый вид

Был неизменен в дни, когда сменялись флаги,

Когда народ в пылу бессмысленной отваги

Ждал, что его другой, враждебный, истребит.

Истерлись навсегда минувшей славы знаки,

К былым дворцам идут справлять нужду собаки,

Грязней свинарников чертоги сделал рок,