Русская жизнь. Петербург (октябрь 2007)

Но о чем это я! Кто бы спорил, Питер красив, местами восхитителен и не устает изумлять национальными особенностями своих барочных, ампирных и модерных шедевров. А как замечательно разнообразна его рядовая историческая застройка! В центре можно рассматривать километры домов, и каждый встреченный не будет скучен.

Этим летом я приехала в Петербург на несколько дней, чтобы как раз и пройтись по этим километрам зданий. Рассматривать дом за домом (не дворцы и не шедевры), угадывая замысел архитекторов, намерения заказчиков, потребности жильцов, то есть вступить в тесный контакт с прошлым. А именно этой волшебной коммуникативной возможностью и лечат от сплина и одиночества давно живущие на этом свете города.

Приехала в то воскресенье, когда петербуржцы вышли на демонстрацию против дурацкого газпромовского небоскреба. К этому площадному протесту отнеслась со скорбным бесчувствием истиной лужковоградки. «Против лома нет приема» - так называлась серия выставок о вандализме новейшего московского строительства. «Кроме мордобития - никаких чудес» - можно было бы назвать их и так. Ну и вообще, суть не в безобразии пропорций, а с пропорциями безобразья ничего не поделаешь. Грандиозны эти пропорции, с небоскреб.

Пусть жители колыбели свершившихся революций митингуют, пусть пишут статьи в СМИ и письма в ЮНЕСКО, обращения к президенту и парламенту, взывают к разуму и совести. В моем городе все это уже было, не помогло - и тут бесполезно. И вот что особенно печально: борешься за что-то (нельзя же все время бороться против - характер портится), например, за открытые архитектурные конкурсы или за привлечение звезд мировой архитекторы, а получается все равно ерунда, свистопляска и ужас. Как с конкурсом на Мариинку - выбрали не лучший проект (но и не худший, что странно), да и тот построить не могут. А суперстар мировой архитектуры сэр (титул дан за выслуги) Норман Фостер выиграл конкурс проектом превращения Новой Голландии в высококлассный пример мощного безродного глобализма.

Я за Лужковград отомщена, но не злорадствую. Жаль город, питерским тоже очень сочувствую. Они, как мы, годы живут в состоянии ремонта, конца которого при их жизни не будет. Думаю, строительные леса в сегодняшнем Петербурге по площади равняются лесам, сгоревшим этим жарким летом на всем европейском пространстве. И выросли они в сущий бурелом, пробираться сквозь который горожанину опасно и боязно. Только ловкие, словно обезьяны, гастарбайтеры, лазают по ним ловко и уверенно, таща за собой хвост неразрешимых этнических конфликтов.

Но самое опасное - это выросшие среди лесов рядовые жлобы, новые питерские постройки. Их пока не много, но будет больше и против каждой не нагавкаешься. Они как партизаны тихо, поодиночке, вползают в старый Петербург и превратят его в Новый Питер, пока народ выпускает пар в борьбе с Газпромом и другими монстрами-гигантами. Так и мы боролись с Церетели, не понимая, что не он самое страшное.

Первый замеченный мной новый дом стоял в конце Шпалерной. Это было сложное хайтековское сочинение с обширными стеклянными поверхностями, держащимися на хребте кое-где выпирающих мосластых металлоконструкций. Второй попался, кажется, на Лиговском - пухлый розовый дом-торт, приторно пародировавший рядовой коммерческий модерн начала прошлого века. Третий занозил глаз в районе Крестовского - плод незаконного сожительства форм нордического модерна с новыми материалами и архитектурным гламуром.

Каждое из этих зданий не было само по себе чрезмерно уродливо. Хайтековский дом на Шпалерной мог бы взять даже третьестепенный поощрительный приз на каком-нибудь конкурсе «Зодчество». На конкурсе показывают здание на фотографиях и планах, в одиночку, без соседних. Но даже в соседстве с престарелыми домами новички могли бы выглядеть прилично, если бы хотели.

Наверное, десять лет назад, когда я еще не отчаялась писать о пропорциях, могла бы вернуть своему петербургскому приятелю: как же вы это допустили! Ведь и малограмотному понятно, в чем ошибка. Чуть снизить этажность, уменьшить размеры, малость задвинуть эти дома вглубь - и улицы бы их переварили. А так поперхнулись. Пока не смертельно, но таких домов со временем будет больше - место в центре дорого и каждое новое строительство механически руинирует старые здания. Новая точечная застройка опасна, как плесень - не заметишь, как она все затянет.

Архитектурное произведение или просто хороший дом рождается не от руки (компьютера) мастера и его бюро, не из денег заказчика. То есть, в идеале именно так, но в реальности намерения и желания архитектора и инвестора определяются нравами и законами общества, в котором они живут. Город - демонстрация этих нравов. А у нас они известно какие - нажиться и наехать, чтобы за слабака не держали. Со второй русской столицей будет то же, что и с первой. Ее застроят. И не будет повода для питерского снобизма.

Денис Горелов

Кушать не могу

Русский суд Никиты Михалкова

50 лет назад двенадцать случайных граждан США ненастным летним днем вынесли вердикт «невиновен». Судили пуэрториканского гопника, чьего папашу-алкоголика нашли с выкидухой в груди. Дело было ясное, но за полтора часа препирательств оказалось (стало) темным. Свидетельница - близорукой. Нож, купленный подсудимым днем раньше в посудной лавке и опознанный торговцем, - одним из тысячи одинаковых ножей, проданных в этой лавке за неделю. Оправдывая подсудимого (и освобождая его таким образом от любых преследований по данному вопросу), присяжные не удостоверяли его непричастность к убийству. Они лишь расписывались в том, что обвинение не представило достаточных доказательств вины. Отца мог убить подросток, а мог кто угодно другой. Сомнения американская юриспруденция жестко толкует в пользу обвиняемого. Удар молотка. Невиновен. Дело закрыто.

Они расходились по сырым ступеням дворца юстиции - порознь и вместе, породненные исполненной миссией Правосудия. Подавив в себе фобии и поднявшись над индивидуальной предвзятостью, они свершили нелегкий труд народных представителей. На ступенях с тисненым мечом и весами становилось ясно, почему Америка - по крайней мере в отношении собственных граждан - является самым прогрессивным строем Земли и почему у них юстиция и справедливость обозначены одним и тем же словом.

Фильм Сиднея Люмета был автопортретом взрослой нации, которая, прежде чем заниматься такой мелочью, как судьба человека, пришла к общенародному консенсусу по фундаментальным вопросам бытия: мыть ли руки перед едой? воровать ли столовое серебро в гостях? переходить ли улицу на красный? платить ли за проезд в автобусе? менять ли президентов раз в четыре года? слушаться ли Бога во всем или только выборочно? По каждому из этих вопросов жюри, выбранное наугад из числа налогоплательщиков, имело единое, прочное и недискутируемое мнение.

Никита Михалков собрал в одном помещении 12 половозрелых граждан, имеющих серьезные разногласия по каждому из перечисленных пунктов. Два с половиной часа эта злая дюжина обсуждала не доказательную базу обвинения и даже не виновность этнически нечистого юноши, а ключевой вопрос, следует ли всех чеченцев ставить под пулемет сходу или слегка погодить. За правильное, гуманистическое согласие по этой животрепещущей проблеме режиссер получил венецианского «Льва». Специальный такой Лев за вклад в человекообразие.

Уникальность Михалкова в том, что все недостатки его картины (в первую очередь - недостаток вкуса) волшебным образом работают на единую концепцию национального автопортрета. Взяв на себя ярмо с гремушками, вериги и крест-кладенец выразителя национальной ментальности, он чудесным образом оберегся от обвинений в натуге, сусальности, нарциссическом любовании собственным европеизмом и собственным неандертальством, густо перемешанными в веках. Я русский, это многое объясняет. Отвали, селянка.