«Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя

Однако он летел в столицу СССР, прекрасно сознавая свою неблаговидную роль обманщика, вынужденного и дальше лавировать и хитрить. Он написал о своем настроении так: «Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизации».

Почтенный джентльмен лукавил. При появлении фюрера, как известно, он не перестал считать СССР «врагом № 1 капитализма». Как справедливо отметил американский биограф Черчилля Эмрис Хьюз: «Весьма вероятно, что политическая амбиция была самым важным фактором, который привел к тому, что Черчилль превратился в одного из настойчивых противников Гитлера… Его антагонизм в отношении Гитлера был порожден страхом, что Германия при нацистах может стать слишком мощной и бросить вызов английской гегемонии в Западной Европе. Этот антагонизм объясняется убеждением Черчилля, что, поднимая Англию против Гитлера, он сможет опять завоевать какой-либо правительственный пост».

Можно согласиться и с другими суждениями Э. Хьюза: «Если бы Гитлер ограничился только пропагандой священной войны против России, Черчилль, вполне вероятно, не поссорился бы с ним. Ибо он был таким же злобным врагом большевиков, как Гитлер, или Геббельс, или любой другой из школы торговцев антирусской ненавистью и пропагандистов ее, которые эксплуатировали «красное пугало» в своей политической борьбе. Уинстон задолго до того, как русские или другие народы Европы услышали что-либо о Геббельсе, был пионером и выдающимся мастером этой пропаганды».

В 1937 году Черчилль так отозвался о фюрере: «Некоторым может не нравиться система Гитлера, но они тем не менее все же восхищаются его патриотическими достижениями… Если бы моя страна потерпела поражение, я надеюсь, что мы должны были бы найти такого же великолепного лидера, который возродил бы нашу страну и возвратил нам наше место среди народов».

В книге Валентина Бережкова «Как я стал переводчиком Сталина» (М., 1993) довольно подробно рассказано о беседах Черчилля со Сталиным в 1942 году.

К сожалению, после расчленения СССР данный автор ловко обернулся из советского патриота в антисоветчика. Включил в свой текст эпитеты и выражения, выставляющие Сталина в облике коварного кровавого диктатора, который насаждался в годы «перестройки». Такие кульбиты Бережкова выглядят скверно. Но некоторые факты он, являясь свидетелем событий, изложил, по-видимому, точно.

Мы расскажем о встрече Сталина и Черчилля со слов нескольких авторов. Еще раз подчеркнем: миссия Черчилля была ему неприятна. Тем более что он, более старший по возрасту, вынужден был прибыть к Сталину, который знал, что сказал три месяца назад Черчилль Молотову: «Британская нация и армия мечтают сразиться с врагом как можно скорее и таким образом оказать помощь доблестной борьбе Советской Армии и народа». А теперь — отказ.

12 августа 1942 года, прилетев днем в Москву, Черчилль уже вечером был в Кремле. С ним прибыли личный представитель Рузвельта Аверелл Гарриман и посол Великобритании в СССР. Перед встречей Сталин сказал Молотову:

— Ничего хорошего ждать не приходится.

Когда вошел Черчилль, обводя взглядом сравнительно небольшой кабинет, Сталин стоял у стола, не улыбаясь, затем подошел к гостю, подав ему руку, которую тот энергично потряс, и произнес негромко и сухо:

— Приветствую вас в Москве, господин премьер-министр.

Черчилль ответил, что рад возможности побывать в России, встретившись с ее руководителями. Когда они расположились за столом, Сталин спросил Черчилля о самочувствии после долгого перелета, хорошо ли он устроился. Затем кратко изложил положение на фронтах:

— Вести из действующей армии неутешительны. Немцы прилагают огромные усилия для продвижения к Баку и Сталинграду. Нельзя гарантировать, что удастся устоять перед их натиском. На юге их наступление продолжается…

Британскому премьеру давалось ясно понять, насколько необходим в ближайшее время второй фронт. Черчилль выразил уверенность, что немцы, не имея достаточно много авиации, вряд ли предпримут наступление в районе Воронежа или еще севернее.

— Это не так, — возразил Сталин. — Из-за большой протяженности фронта Гитлер вполне в состоянии выделить двадцать дивизий и создать сильный наступательный кулак. Для этого вполне достаточно двадцати пехотных и двух или трех бронетанковых дивизий. Учитывая то, чем располагает сейчас Гитлер, ему нетрудно выделить такие силы. Я вообще не предполагал, что немцы соберут так много войск и танков отовсюду из Европы…

Под контролем фашистов была почти вся Западная Европа, поставлявшая фронту технику, снаряжение. Более трети населения СССР и множество индустриальных центров осталось на оккупированной территории. Сдерживать натиск врага было чрезвычайно трудно. Сталин говорил правду. Черчилль спросил:

— Полагаю, вы хотели бы, чтобы я перешел к вопросу о втором фронте?

— Это как пожелает премьер-министр.

— Я прибыл сюда говорить о реальных вещах самым откровенным образом (не означает ли это, что раньше он говорил о мнимых вещах и неоткровенно? — Р.Б.) Давайте беседовать как друзья…

Он принялся пространно излагать причины, по которым высадка во Франции в текущем году нецелесообразна. Сталин терпеливо слушал его, мрачнея, а затем прервал прямым вопросом:

— Правильно ли я понял, что второго фронта и в этом году не будет?

После некоторой заминки Черчилль стал объяснять, что к десанту на французское побережье требуется основательно подготовиться, чтобы провести его более масштабно и успешно в следующем, 1943 году. (Как известно, и это обещание оказалось ложным. — Р.Б.) В ближайшее время ничего подобного сделать невозможно, операция будет обречена на провал и не поможет русскому союзнику.

По просьбе Черчилля Гарриман высказал соображения американского президента, подтверждающие отказ от прежних обязательств, ибо высадка во Франции представляется слишком рискованной операцией.

— У меня другой взгляд на войну, — медленно сказал Сталин. — Тот, кто не хочет рисковать, не выигрывает сражений. Англичанам не следует бояться немцев. Они вовсе не сверхчеловеки. Почему вы их так боитесь? Чтобы сделать войска настоящими, им надо пройти через огонь и обстрелы. Пока войска не проверены на войне, никто не может сказать, чего они стоят. Открытие сейчас второго фронта представляет случай испытать войска огнем. Именно так я и поступил бы на месте англичан, не надо только бояться немцев…

Сталин был разочарован, раздражен. Было ясно: западные союзники уже выработали свое твердое решение. Но Сталин не удержался от того, чтобы поставить Черчилля в унизительное положение. Он имел на это право как верховный главнокомандующий армиями, которые в данный момент ведут тяжелейшие кровопролитные сражения, тогда как те, кто назвался союзниками, предпочитают наблюдать схватку со стороны, оберегая своих людей и экономя силы.

Оскорбленный Черчилль, дымя сигарой, стал говорить, что в 1940 году Англия одна стояла перед угрозой гитлеровского вторжения, тогда как Москва поддерживала с Берлином дружеские отношения. И англичане не дрогнули, выстояли, а Гитлер не решился вторгнуться в Англию, получив отпор от доблестной британской авиации.

В ответ Сталин напомнил, что хотя Англия действительно одна противостояла Германии, но предпочитала бездействовать, отдавая Гитлеру одну европейскую страну за другой. Лишь британская авиация проявляла активность.

Черчилль возразил: Гитлер испугался форсировать Ла-Манш. Эта операция не так проста, как может показаться. К ней надо серьезно подготовиться.

Сталин ответил, что аналогии здесь нет. Высадка Гитлера в Англии встретила бы сопротивление народа, а в случае английской высадки во Франции народ будет на стороне англичан.

Черчилль возразил: при неудаче операции население подвергнется мести со стороны Гитлера и будут потеряны люди, которые понадобятся для большой операции в 1943 году.