Я – Беглый (СИ)

— Ида, Александр Николаевич! Зайдите.

Толик был весь, с ног до головы покрыт удивительно художественной, затейливой татуировкой в стиле барокко. И, конечно, всё это воспалилось. Положить его в больницу не решились, и еле выходили дома.

Он учил меня драться. Там были свои приёмы. Например, удар лбом в переносицу или челюсть (на калган). Был страшный удар одновременно двумя ладонями по ушам. Тут важна была синхронность — лопались перепонки, человек мог оглохнуть.

Однажды Толик, вероятно, не зная, как отвязаться от меня, взял меня с собой на квартиру, которая называлась хаза. Слова малина, я почему-то не запомнил. Там я увидел и услышал достаточно такого, что вполне могло сделать из меня совершенно взрослого человека. Одна молодая женщина посадила меня на колени со словами:

— Ой, до чего же еврейчик красивый. А пугливый, как козочка. А глаза, глаза, глядите, девки, аж как жаром обдают, — и она меня крепко поцеловала в губы, от чего у меня еле сердце не выскочило.

— Ты дома-то не звони. Не будь мусором, — сказал Толик.

Каждое лето мы уезжали в Крым, на Кавказ или под Таганрог к тёте Кате, которая там тогда жила у родни, и, кажется, даже муж её оказался жив после фронта. Накануне очередного отъезда Толик пропал совсем надолго. Отец позвонил в Городское Управление милиции, но его там нисколько не утешили. И он звонил даже в Обком. Безрезультатно.

Однажды под вечер наша новая домработница, Надя, вдруг закричала, глянув в окно:

— Толик стоит на той стороне с уркаганами!

Отец вышел. Но, перейдя на противоположную сторону улицы Энгельса, он никого там не увидел. Они исчезли. Как только он вернулся, они снова появились напротив наших окон. Выходила ещё мама, а потом вышла и бабушка. Они уходили.

— А если я выйду, они не уйдут, — сказал я.

— Верно, — сказал отец.

— Тебе не страшно, Мишутка? — спросила бабушка.

— Нет, — сказал я. — Я Толика не боюсь. Он меня любит.

Я перешёл улицу и Толик подхватил меня на руки.

— Как там… дома?

— Тебя все ждут, Толик. Все любят тебя.

Два человека рядом с ним молчали. Потом, дождавшись, пока Толик поставит меня на асфальт, один из них положил мне на голову тяжёлую руку.

— Пацан. Передай своему батьке, шо Толян придёт завтра утром. Бежи домой. Не бойсь.

Утром Толик пришёл, и они с отцом долго говорили о чём-то в кабинете. Толик сказал ему, что, если он не поможет ворам очистить эту квартиру, его обязательно убьют. Договориться с ними нельзя. К тому времени, как семья соберётся на курорт, у них уже должны быть ключи, потому что ломать такую дверь опасно, шуму много, и они не хотят зря рисковать. Кроме того, он хотят Толика проверить.

Отец отправил Толика в станицу, где председатель колхоза был его друг, а по станицам уголовники не ходили. Они боялись казаков. Затем он оформил все необходимые документы для того, чтобы отправить моего брата в Комсомольск-на-Амуре. По комсомольской путёвке. И Толик уехал. Ему едва исполнилось семнадцать. Это было не вполне законно, но для отца сделали. Из Комсомольска пришло два письма. В одном Толик писал, что хорошо устроился и собирается жениться. Во втором письме — он лежал в городской больнице, но чем болен не сказано. Просил выслать денег до востребования. Выслали деньги на адрес больницы, и отец связался с Главврачом этой больницы. Такого больного в больнице никогда не числилось.

Начались поиски, которые ничем до сих пор не кончились. Мои родители усыновили Толика, но фамилию ему оставили прежнюю Брагин. Анатолий Брагин. Если кто помнит такого человека, напишите. Только вряд ли. Был же всесоюзный розыск. Хотя, говорят, этот розыск — липа. Я его очень любил.

Уважаемый рав Авром Шмулевич! Я очень (наверное, слишком) эмоционально прореагировал на содержание одной из Ваших страниц в ЖЖ. Вы просили меня ответить не возгласом, а более развёрнуто и аргументировано.

Я — человек несистематического склада ума, образован очень фрагментарно, совсем ничего в богословии не понимаю, к тому же неверующий — не материалист, конечно, но и не являюсь адептом ни одной из существующих религий. Вы религиозный деятель и стоите фактически во главе праворадикальной оппозиции в еврейском государстве, хорошо известны во всём мире как деятель решительных, крайних взглядов, чрезвычайно популярный и убедительный. Поэтому я не стану пытаться теоретизировать, это мне не под силу. Я останусь в области низкой публицистики — ремесло, которым кое-как владею.

Я написал, что меры, предлагаемые вами, могут привести к войне со всем миром. Вы же ответили, что мир уже ведёт войну с евреями. Если я неправильно понял Вас, Вы меня поправите, я ни в коем случае не хочу сознательно приписывать Вам мнения и высказывания, которые вы не имели в виду.

Рав! Мне кажется, вы согласитесь с тем, что Израиль на сегодняшний день — страна очень сильная в военном отношении, а политически, экономически и идеологически — неблагополучная. Это самое скверное сочетание, какое только представить себе можно в нынешней ближневосточной, да и в общемировой ситуации. Это чревато социальными и военными катаклизмами, которые, безусловно, будут иметь тенденцию к разрастанию.

Если отвлечься от нравственной стороны вопроса, а только говорить о возможностях осуществления планов, которые вы пропагандируете, есть ли реальные возможности их претворить в жизнь, не потеряв всё то, что было приобретено в кровопролитных войнах и тягчайших трудах? Это вопрос, который, с моей точки зрения, не требует ответа. Всё очевидно.

Если сейчас США, Евросоюз, Россия, Япония, и не сложившееся ещё, но болезненно агрессивное объединение исламских государств — каждый в отдельности — невольно нуждаются в еврейском государстве на Ближнем Востоке, поскольку сам факт его существования не позволяет помышлять об установлении здесь непререкаемого диктата той или иной из этих постоянно конфликтующих сторон, то при малейшем агрессивном движении со стороны Израиля они немедленно объединятся. Вы не военный, и я не военный. Но здесь, мне кажется, не нужна и военная наука — ничего, кроме простой арифметики.

Вы очертили территорию значительно более обширную, чем Объединенное Царство Шломо, а речь по-прежнему идёт о том, чтобы сохранить территорию, «достаточную для достойного и безопасного существования народа». Простите мне эту неточную цитату из Герцля — по памяти. Даже эта задача, поставленная более столетия тому назад, в наши дни кажется чрезвычайно сложной. Армия Обороны — одна из наиболее технически оснащённых в мире, лидирующая по боевой выучке и вооружённая великолепной военной доктриной, безусловно, станет терять эти преимущества, расширяя радиус своего действия, который со времён Войны за Независимость рассматривался как ограниченный и стратегически компактный.

Разумеется, следует отстоять то, что было отбито в результате оборонительных войн — любой ценой. Из этих районов нельзя отдать противнику ни единой пяди. Но куда же вы ещё хотите двинуться? Где для этого людские ресурсы? Кто окажет политическую поддержку? На что мы будем опираться экономически? Вспомните о том, что многочисленные олимы, приехавшие в последнее десятилетие, настроены в большинстве не так воинственно, как люди, сражавшиеся в былые войны, начиная с 48 года! Вспомните, что за океаном, в Европе, а в России, тем более — искренних союзников мы совсем не имеем, и усиление еврейского государства в важнейшем регионе современного мира не выгодно сегодня никому.

Что касается нравственной стороны. Агрессивная война лишит еврейский народ его вечного преимущества — правоты передовой культуры перед лицом невежественного варварства. Сейчас Государство Израиль отстаивает демократические принципы против надвигающейся дикой тирании, поскольку непосредственный противник находится культурно и нравственно на уровне раннего средневековья, а исламское духовенство вольно или невольно это положение усугубляет, призывая исламские народы вернуться к истокам, то есть к дикому стремлению навязать соседу свой собственный стереотип, что было естественно для человека в глубокой древности.