"История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв

"Гиммэль!" – вскричала девушка и бросилась в мои объятия. Я онемел.

"Гиммэль! Гиммэль! Гиммэль!" – раздалось громко по всей зале.

Вдруг явился старец в белой одежде; из-под двурогой шапки древних жрецов снежные власы покоились по плечам. Он подошел ко мне, взял мою руку, вложил в нее руку девы и начал произносить медленно: "алеф, бэт, гиммэль, далэт, гэ, вув, зайн, хэт, тэт, йот, каф, ламэд, мэм, нун, самэх, айн, пэ, цадэ, куф, рэшь, шин, таф!"

Все присутствующие повторяли эти слова. Ужас обнял меня, в глазах темнело, день исчез, все покрылось тьмою. Рука девы холодела в руке моей…

– Уф! – вскричал я и проснулся…

– Боже мой! это все было во сне! – произнес я и вскочил с радостью, что отделался от алефа, бэта, гиммэля и от всех букв еврейской азбуки" 15.

Конечно, толкование этой главы может быть различным. Вместе с тем, критика встретила роман Вельтмана довольно благожелательно, а Белинский назвал даже включенную в роман поэму "Эскандер" одним "из драгоценнейших алмазов нашей литературы" 16. Сам Вельтман, посылая Пушкину свою книгу, подчеркивал, что по ней трудно понять, "блуждал я или блудил" 17.

Совсем другим по смыслу и по тенденции было творчество Ф.В. Булгарина (1789-1859), который одним из первых русских литераторов выступил с осуждением российского еврейства как такового. В 1829 г. в Санкт-Петербурге был издан нравственно-сатирический роман "Иван Выжигин", принесший автору славу "первого прозаика" России.

Ф.В. Булгарин родился в польской семье и учился в привилегированном кадетском корпусе Петербурга, несмотря на то, что его отец (друг Костюшки) был сослан в Сибирь за убийство русского генерала. Поступив на военную службу, Булгарин участвовал в сражениях 1805-1807 гг., а затем дезертировал из русской армии и бежал в Варшаву, поступив офицером в польский легион, с которым участвовал в итальянской и испанской кампаниях. В 1812 г. польский легион вошел в состав корпуса Удино, действовавшего в Литве и Белоруссии. Как известно, после занятия Парижа в 1814 г. Александр I дал "разрешение польским войскам, сражавшимся под знаменами Наполеона, возвратиться в Польшу, со своими командирами и со своими знаменами" 18. Среди "реабилитированных" был и Ф.В. Булгарин (как ему удалось избежать расстрела за дезертирство из русской армии – осталось неизвестно). После кратковременного проживания в Варшаве он в 1820 г. переехал в Петербург на постоянное жительство.

По всей видимости, антиправительственные настроения в русском обществе сыграли немалую роль в том, что бывший дезертир, с оружием в руках воевавший против императорских войск, был с доверием принят оппозиционными кругами. Именно в это время Булгарин познакомился и сдружился с К. Рылеевым, А. Грибоедовым, В. Кюхельбекером и др. Напуганный репрессиями, казнями и ссылками, Булгарин после разгрома восстания декабристов стал негласным агентом III отделения, прикрыв свою осведомительскую деятельность службой в Министерстве просвещения на должности чиновника по особым поручениям. Однако уже в 1829 г. от бывших "арзамазцев" Д.В. Дашкова и Д.Н. Блудова, ставших при Николае I министрами, Пушкин и его друзья узнали о работе Булгарина "по совместительству" 19.

Приняв участие в издании журнала Н.И. Греча "Сын Отечества", Булгарин вскоре добился признания в литературных кругах: очерки и статьи небесталанного журналиста вызывали постоянный интерес.

С 1825 г. он, совместно с Н.И. Гречем, стал издавать новую общерусскую коммерческую газету. Тираж газеты колебался от 4 до 10 тыс., свидетельствуя о невиданном успехе "Северной пчелы", что позволило Булгарину стать "диктатором" литературных вкусов. Ловкий делец буржуазного склада, хорошо знакомый с основами западноевропейского бизнеса, он ввел в русскую печать рекламу и стал фактическим "отцом" русского газетного фельетона. Его газета с ярко выраженной казенно-патриотической ориентацией (негласным хозяином газеты считался управляющий III отделением Л.В. Дубельт20), несомненно, была "рупором" правительства, а подчас "доносительные" статьи редактора вызывали резкий отпор всех демократических и оппозиционных сил. Так, публикация булгаринского пасквиля на Пушкина, "бросающего рифмами во все священное, чванящегося перед чернью вольнодумством, а тишком ползающего у ног сильных" ("Северная пчела" от 11 марта 1830 г.)21, вызвала у поэта резкую отповедь – сперва в фельетоне "О записках Видока" (Литературная газета. 1830. № 20, отдел "Смесь"), а затем в известной эпиграмме:

Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, -

И тут не вижу я стыда;

Будь жид – и это не беда:

Беда, что ты Видок Фиглярин.

К личному оскорблению, нанесенному Булгариным, примешивалась и острая обида: изданный в 1829 г. "первым тиснением" роман "Иван Выжигин" был повсеместно встречен похвалами, в то время как первые напечатанные опыты в прозе Пушкина остались почти без внимания. Именно этим обстоятельством, скорее всего, сопровождалось известное обвинение Пушкина в "оборотливости Фаддея Венедиктовича": «Иван Выжигин" существовал еще только в воображении почтенного автора, а уже в "Северном архиве", "Северной пчеле" и "Сыне Отечества" отзывались об нем с величайшею похвалою. Г-н Ансело в своем путешествии, возбудившем в Париже общее внимание, провозгласил сего еще не существовавшего "Ивана Выжигина" лучшим из русских романов. Наконец "Иван Выжигин" явился: и "Сын Отечества", "Северный архив" и "Северная пчела" превознесли его до небес. Все кинулись его читать; многие прочли до конца…»22.

Более того, недовольство Пушкина ощущается и в частном письме жене от 8 декабря 1831 г.: "Собирался я выехать в зимнем дилижансе, но мне объявили, что… должен я отправиться в летнем… и посадили в четвероместную карету вместе с двумя товарищами… Один из моих спутников был рижский купец, добрый немец, которого каждое утро душили мокроты и который на станции ровно час отхаркивался в углу. Другой мемельский жид, путешествующий на счет первого. Вообрази, какая веселая компания. Немец три раза в день и два раза в ночь аккуратно был пьян. Жид забавлял его во всю дорогу приятным разговором, например по-немецки рассказывал ему Iwan Wijiguin; (ganz charmant!). Я старался их не слушать и притворялся спящим" 23.