История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

"Галубъ".

Неоконченная поэма «Галубъ» интересна тѣмъ замысломъ, который положенъ въ ея основаніе.

Въ семью дикаго Галуба возвращается сынъ его Тазитъ, отданный отцомъ на воспитаніе отшельнику, повидимому, тайному христіанину. Тазитъ, просвѣтленный свѣтомъ христіанства, тяготится суровой жизнью родного аула: онъ оторванъ отъ интересовъ своей дикой родни, онъ не понимаетъ идеаловъ отца, — не рѣшается онъ ограбить беззащитнаго купца-армянина, рабу отца онъ даетъ возможность убѣжать изъ неволи, изъ сожалѣнія не рѣшается мстить убійцѣ брата, приводя въ свое оправданіе, что:

Отецъ прогоняетъ взъ дома Тазита, проклинаетъ его, считая сына недостойнымъ носить имя чеченца.

Изъ сохранившагося въ бумагахъ Пушкина плана поэмы видно, что Тазитъ долженъ былъ отказаться не только отъ родного дома, но и отъ любимой дѣвушки; онъ сближается съ монахомъ, дѣлается миссіонеромъ.

Отрывокъ этой поэмы отличается необыкновенными красотами: описаніе похоронъ горца поразительно своей простой красотой; суровый образъ старика-Галуба отличается цѣльностью и полнотой.

Идея поэмы.

Идея поэмы — великое культурное значеніе христіанства, свидѣтельствуетъ о томъ интересѣ, съ которымъ Пушкинъ относился къ исторіи христіанской религіи. О великомъ цивилизующемъ ея значеніи въ началѣ ХІХ-го столѣтія говорилось немало и на западѣ (Шатобріанъ "Le gênie de christianisme", Ламеннэ, Шеллингъ), и y насъ (напр., Чаадаевъ). [71]

"Мѣдный всадникъ".

Въ поэмѣ "Мѣдный Всадникъ", какъ въ "Полтавѣ", опять ставится вопросъ о томъ, что выше — счастье личное, или благо государственное. Опять въ лицѣ Петра представленъ великій дѣятель, служившій только благу родины. Для его вѣщаго взора, провидящаго будущее, ясна была необходимость "въ Европу прорубить окно" и, "ставъ ногою твердою y моря", создать Петербургъ, колыбель новой исторической жизни. Великое дѣло Петра потребовало много жертвъ y совремевниковъ. Большинство этихъ жертвъ было неизбѣжно и необходимо, такъ какъ безъ нихъ никогда не можетъ обойтись ни одно великое событіе. Но и тогда, когда событіе еще только совершалось, и тогда, когда уже развертывались всѣ великіе положительные результаты его — могли обнаруживаться, рядомъ съ нимъ, такія отрицательныя частности этого событія, отъ которыхъ попутно страдали отдѣльныя личности. Эти страданія могли быть и безполезны для общаго блага! Но передъ необъятнымъ благомъ всего народа, въ глазахъ историка, мало цѣны имѣютъ эти случайныя несчастья, даже гибель отдѣльныхъ личностей. Это жестоко, но это неизбѣжно. Весь трагизмъ этой суровой безсмысленной необходимости прочувствованъ Пушкинымъ и выраженъ имъ въ его поэмѣ: "Мѣдный всадникъ".

Евгеній — жертва исторической необходимости.

Мазепа въ "Полтавѣ" является эгоистомъ, приносящимъ все въ жертву своимъ суетнымъ желаніямъ, — онъ и погибаетъ вслѣдствіе этого. Герой поэмы "Мѣдный Всадникъ", мечтающій только о личномъ благополучіи, не насилуетъ ничьей жизни, не вторгается въ исторію, — онъ только дрожитъ надъ своимъ маленькимъ счастьемъ. Но судьбѣ было угодно погубить это счастье, — и онъ погибъ, какъ случайная жертва великаго дѣла Петра, — погибъ отъ наводненія, которымъ особенно подверженъ Петербургъ вслѣдствіе своего неудачнаго географическаго положенія. Передъ нами одна изъ «безсмысленностей» исторіи, одна изъ тѣхъ ненужныхъ, безполезныхъ капель крови, которыхъ много разбрызгано по пути ея медленнаго величаваго шествія. Неумолимая и желѣзная, она идетъ впередъ, незная состраданія, не считая своихъ жертвъ. И каждая такая жертва, особенно ненужная и безполезная, внушаетъ къ себѣ только безмѣрную жалость. Пушкинъ прочувствовалъ это и написалъ глубоко-трогательную исторію одной такой жертвы: наводненіе разбиваетъ мечты Евгенія, — его возлюбленная погибаетъ, и онъ сходитъ съ ума.

Но Пушкинъ не ограничился этимъ: онъ къ этой грустной исторіи прибавилъ еще одну черту: жертва не сразу подчиняется судьбѣ,- она ропщетъ: во имя своихъ личныхъ, эгоистическхъ чувствъ, Евгеній дерзаетъ святотатственно порицать того Петра, который былъ, въ его глазахъ, главнымъ виновникомъ его несчастья. И этотъ жалкій вызовъ сумасшедшаго Евгенія, брошенный гиганту на бронзовомъ конѣ, лишаетъ несчастнаго значительной доли нашего сочувствія: безропотное страданіе внушаетъ къ себѣ неизмѣримо больше сочувствія. И жалкій муравей, возставшій противъ исполина, жестоко наказанъ, — всадникъ, съ разгнѣваннымъ ликомъ, на бронзовомъ конѣ, преслѣдуетъ его по пятамъ…

Евгеній — представитель захудалаго дворянства.

Любопытно что Пушкинъ усложнилъ образъ Евгенія еще нѣсколькими чертами: передъ нами не только человѣкъ, потерявшій "по винѣ Петра" свое личное счастье, — онъ, кромѣ того, принципіальный врагъ Петра за то, что тотъ унизилъ своими реформами русское дворянство. Евгеній, по происхожденію, принадлежалъ къ захудалой дворянской фамиліи, считавшей въ прошломъ въ своихъ рядахъ немало славныхъ именъ. Петръ своею "табелью о рангахъ" далъ дорогу "новымъ людямъ", и привилегіи происхождевія потеряли свою цѣну. Въ любопытномъ отрывкѣ: "Родословная моего героя", относящемся къ поэмѣ, Пушкинъ прямо выражаетъ сожалѣніе по поводу постепеннаго паденія русской родовой, но обѣднѣвшей аристократіи. Самъ Пушкинъ принадлежалъ къ ней, самъ гордился своей генеалогіей, и тяготился униженнымъ состояніемъ своего рода. Отсюда, изъ этихъ настроеній, вышли нѣкоторыя произведенія его, въ которыхъ онъ высмѣиваетъ "высшій свѣтъ", въ значительной своей части состоящій изъ "новыхъ людей", выдвивувшихся только въ XVIII-омъ вѣкѣ.

Евгеній — славянофилъ.

Но, кромѣ такихъ «сословныхъ» причинъ вражды Евгенія къ Петру, Пушкинъ представилъ его и еще націоналистомъ-славянофиломъ, который въ великомъ преобразователѣ усмотрѣлъ «насильника» надъ русской національностью. Собственно, въ дошедшемъ до васъ неоконченномъ текстѣ поэмы нѣтъ указанія на это «славянофильство» Евгенія, но кн. Вяземскій, въ чтеніи самого Пушкина, слышалъ монологъ Евгенія (въ 30 стиховъ), въ которомъ осуждался Петръ за его крайнее западничество и энергически звучала ненависть къ европейской цивилизаціи.

Во всякомъ случаѣ, въ художественномъ отношеніи, поэма проиграла бы, если бы Пушкинъ подчеркнулъ сословную вражду Евгенія къ Петру и включилъ бы еще его славянофильство: ослабился бы трагизмъ судьбы Евгенія и померкла бы основная идея поэмы.

Петръ въ поэмѣ.

Петръ Великій, какъ въ "Полтавѣ", представлевъ «полубогомъ»: его самого въ поэмѣ нѣтъ, но онъ присутствуетъ, какъ воспоминаніе, какъ ясный историческій образъ, связанный съ Невой и Петербургомъ.

Черезъ сто лѣтъ онъ присутствуетъ здѣсь-же въ видѣ мѣднаго исполина:

И затѣмъ, этотъ же бронзовый гигантъ, въ видѣ ужаснаго призрака, чтобы покарать дерзкаго пигмея-Евгенія за его эгоизмъ и мелкую злобу, несется за нимъ ночью по улицамъ столицы.