Россия. История успеха. После потопа

«Россия за последние 15 лет совершила чудо. Еще два десятилетия назад казалось, что вырваться из тоталитарной западни невозможно в принципе. Россия вырвалась…» (Борис Грызлов. Политический доклад на V съезде «Единой России» 27 ноября 2004 г.).

Судьбоносным видит тот же период и Владимир Путин. На траурном приеме в связи со смертью Бориса Ельцина он напомнил, что в годы правления первого российского президента удалось «побудить к поистине историческим переменам Отечество и преобразить тем самым мир». Проигравшим не дано преобразить мир, это удел победителей.

Процитирую вице-спикера Государственной думы Олега Морозова: «Сейчас в российской политике два лагеря: один – это партия исторического успеха, другой – исторического поражения». То есть «Единая Россия» устами одного из своих идеологов отметает идею поражения.

Под партией исторического успеха О. В. Морозов имеет в виду, естественно, «Единую Россию». Этой партии сам Бог велел заряжать страну оптимизмом. Ее положение удобно тем, что на ней нет ответственности за неизбежные ошибки и упущенные возможности девяностых, ибо в своем нынешнем виде она сложилась позже. Но при этом «Единая Россия» просто обязана быть открытой наследницей победоносной демократической (антикоммунистической) революции 1989–1993 гг., любой иной вариант поставил бы ее в идеологически двусмысленное положение.

Очень плохо, что эта революция до сих пор не объявлена революцией и предметом гордости. Ее можно объявить, впрочем, и реставрацией, поскольку страна вернулась к цивилизационному выбору, которым недвусмысленно отмечен весь путь исторической России между Х и XX вв., между Крещением и 1917 г., вернулась к своему «я». Революция или реставрация – она была совершена не в подражание чьему-то образцу. Семьдесят советских лет на фоне двенадцати веков русской государственности – краткий эпизод, страшный сон. Хоть он и заслоняет нам сегодня почти всю остальную нашу историю, но это ненадолго. Эпизод, слава богу, позади, страница перевернута.

Почему наследники победы обозначают свою идеологическую позицию лишь редкими намеками, разумеется, понятно – они опасаются дополнительной поляризации общества, не хотят оттолкнуть часть избирателей (хотя привлекли бы другую часть). Срабатывает инерция, срабатывает страх перед словами. Поляризация, противостояние, раскол – сильные слова. Но они обозначают явление, нормально присущее любому обществу. Достаточно посмотреть, как ликуют одни и рыдают другие наутро после выборов в большинстве европейских стран. Раскол по множеству поводов налицо и в России, не надо себя обманывать. Беспрерывные атаки в оппозиционной прессе, особенно сетевой, на «правящий режим» – это ли не свидетельство вполне реального раскола?

Воздействие атмосферы пораженчества столь велико, что демократическое и либеральное экспертное сообщество России «не приметило слона». Чудо преображения России осталось им практически неотрефлексированным. Всякая реставрация, как и всякая революция, обязана громко и уверенно декларировать свою правоту и свою неизбежность. Колеблющийся идеолог напоминает человека, который свой ответ на вопрос, кто он и чем занимается, начинает словами: «Видите ли…» Уклончивость власти воспринимается не как ее разумная осторожность, а как дефицит чувства исторической правоты. Да он и реально налицо, этот дефицит. У миллионов людей он трансформировался в подорванную веру в себя, преуменьшенную самооценку, пониженное самоуважение, чувство неуверенности. Но когда дух нации низок, она подобна организму с разрушенной сопротивляемостью, что по-научному зовется иммунодефицитом. Когда он высок, никакие трудности не страшны, любые цели достижимы.

Сегодня дух нации ниже, чем был 15 лет назад, как это ни дико звучит. Перенесись кто-то из нас сегодня в первую половину 90-х, он схватился бы за голову: как нам удалось это пережить? А удалось потому, что бывшие преподаватели научного коммунизма и отставленные от власти либералы еще не успели тогда внедрить в массовое сознание миф о «поражении России». Большинство российского народа еще жило с ощущением победы над коммунистическим монстром и с верой: «Еще немного, еще чуть-чуть.» Напомню, в самой тяжкой фазе «шоковой терапии», на фоне кризиса привычного миллионам образа жизни, обесценивания вкладов, остановки предприятий ВПК (т. е. половины промышленности), немыслимых цен в коммерческих магазинах и пустых прилавков во всех прочих, в стране прошел референдум о доверии курсу Ельцина (25 апреля 1993 г.), и президент получил 58,7 % голосов. С нынешним уровнем духа мы девяностые годы не одолели бы.

2. Если уж судьба расщедрилась

Не одолели бы, несмотря на выросший с тех пор в разы уровень жизни. И даже несмотря на то, что приватизация жилья за считаные годы сделала три четверти населения России владельцами и совладельцами квартир (приватизировано уже 30 млн квартир) и земельных участков, причем процесс приватизации продолжается. Никогда в истории у нас не было столько состоятельных (по принятым в мире понятиям) горожан – некоторая часть из них едва сводит концы с концами, но при этом владеет недвижимостью!

И никогда в своей истории Россия не строилась так, как сегодня, этот процесс идет с начала 90-х гг. Бум частного строительства почти целиком ускользает от Росстата, но, даже по его данным, обеспеченность жильем выросла на 35 % по сравнению с советским временем (с 16,4 до 22,1 м² на человека).

То, что недоучет налицо, просто бросается в глаза. Будучи девятой в мире по численности населения, Россия занимает третье место по производству строительного кирпича (в 2007 г.; до того много лет подряд занимала второе), кроме того, немало кирпича импортируется. Необъяснимо огромно и количество потребляемой напольной плитки [58] (раз в пять-шесть больше, чем требуется при тех объемах строительства, которые учитывает Росстат!) и прочих стройматериалов, потребляемых открыто, а сколько их потребляется «в тени»! Вообще без учета теневой составляющей у нас нельзя судить почти ни об одной области российской экономики. Росстат учитывает ввод лишь зарегистрированного жилья, люди же сплошь и рядом строят дома, но не регистрируют их (чтобы не платить налоги) под предлогом незавершенности строительства. Но частные дома постепенно покрывают родные просторы, и это главное.

На конец 2009 г. парк легковых автомобилей в России достиг 34 млн (на конец 1991 г. их в России было 8,9 млн, в 1994 г. – 11,48 млн, к началу 2001-го – 20 млн), почти 240 машин на 1000 жителей. Много это или мало? В стране почти 54 млн «домохозяйств» [59]. Пусть часть автомобилей является служебной, пусть в некоторых домохозяйствах уже больше одного автомобиля (но это пока еще не слишком типично), нет сомнений, что 50 процентная автомобилизация населения у нас достигнута. Мыслимо ли было вообразить такое 20 лет назад?

Можно вспомнить и про резко выросшее число студентов. В 1989 г. в РСФСР на 10 000 человек населения приходилось ровно 200 студентов, сегодня – 529. Максимальная цифра студентов в советское время не достигла даже 3 млн, а в 2008/09 учебном году составила 7 млн 513 тыс. (из них в негосударственных вузах, вопреки расхожему убеждению, лишь 17,3 % учащихся).

В РСФСР образца 1989 г. было слегка за тысячу музеев, а в России 2007-го – уже 2468 (более поздних цифр пока нет). Почти в два с половиной раза больше! Особенно впечатляет то, что в самые трудные 90-е годы появилось множество новых провинциальных музеев. Родиться им помогли местные «капиталисты». Помогли и продолжают помогать, хотя пример Запада не давал повода рассчитывать на меценатство в пору первоначального накопления капитала. Но Россия – особая страна, что ускользает от катастрофистов и пораженцев.

В 1989 г. в РСФСР работали 363 профессиональных театра, а в России в 2007 г. – 594, только театров оперы и балета добавилось полсотни. Возродилось отечественное кино.