ЦАРЬ ДАВИД БЫЛ ЕЩЕ ТА ПТИЧКА"

Чего греха таить, мужской шовинизм и сексизм до сих пор царит в израильской военной авиации, да и во всем обществе. А уж среди высшего командного состава и подавно. Лишь в последнее время стало общественно приемлемым подавать жалобы на сексуальные домогательства в армии. Бывший начальник генштаба и министр обороны Ицхак Мордехай даже поплатился должностью и семейным счастьем. Мордехай оправдывался тем, что дело давнее, да и оговорили его политические противники. Я служил в Южном военном округе под его командованием и хорошо помню нравы, царившие там, вольное и покровительственное, а часто и уничижительное отношение к женщинам. Лишь в последние годы ситуация медленно меняется к лучшему.

Однако, то, что творилось у Мордехая ни в какое сравнение не шло с тем, что происходило в 50–60–е годы., особенно под командованием легендарного Моше Даяна. Череда женщин шла через постель главкома постоянно, часто на глазах не только подчиненных, но и жены и детей, разбивая семейную жизнь. В конце концов семейная жизнь Даяна развалилась. Развод совпал у Даяна с визитом в Эфиопию. Львицу, полученную в подарок от эфиопского негуса Хайле Селасси, он назвал Рути, в честь оставленной жены. Позже Даян подарил львицу командующему Центрального военного округа генералу Рехавааму Зееви, тогдашнему соратнику своих похождений и пирушек.

Моше Даян и Эзер Вейцман были кумовьями, женатыми на сестрах и всю жизнь их связывали дружеские отношения. Незадолго до смерти Даяна в 1981 году я видел их на одном семейном торжестве вместе. Маленький, жилистый Даян стоял рядов с огромным Вайцманом оживленно беседуя о чем–то. Вейцман перетянул Даяна в правительство Бегина. Вместе они сыграли огромную роль в достижении мирных соглашений в Кемп–Дейвиде. В отличие от Даяна, Вейцман всегда оставался верным традициям британского джентльмена. Он учился в Англии и навсегда остался верен старомодным британским условностям и традициям со всем хорошим и дурным, что в них. Свой антиамериканизм, сопротивление культурной американизации израильского общества Вейцман во многом вынес из Британии. В 1995 году после гибели трех подростков, смятых толпой на рок–концерте во время Арадского фестиваля песни, Вейцман сказал «Нам надо остерегаться Мак–Дональдсов, остерегаться Майкла Джексона, остерегаться мадонн…»

Однажды я попал на празднование бедуинского шейха в Шатрах Кейдар. Гостей рассадили на низкие стулья и циновки, а еду подавали, как принято у бедуинов. Гостей было много, и нас посадили рядом с Эзером и Реумой Вейцман. (Тогда он еще не был президентом и уже не был министром). Я помню, как в таких стесненных обстоятельствах Вейцман чопорно ухаживал за женой.

Уже будучи президентом Вейцман решил выступить против уродливого домашнего насилия, ставшего достоянием гласности в Израиле в 90–е гг. До того считалось неприлично об этом говорить. Ведь все знают, «что еврейский муж не пьет и не бьет» Побои и даже убийства женщин вызвали возмущение по всему Израилю, заставили власти принять меры. Был ужесточен контроль, в полиции введен особый протокол, подготовлены специальные следователи по вопросам домашнего насилия. Широко развернулись педагогические программы, были созданы укрытия и центры помощи, налажены специальные телефонные линии доверия. Вейцман подержал кампанию своим немалым авторитетом.

Как–то во время службы на территориях, пришлось мне по армейской дисциплинарной провинности предстать перед судом. Речь шла об утерянном табельном оружии. Мы с друзьями пошли есть кебаб в марокканский ресторанчик на рынке в Бейт–Шемеш, а автоматы заперли в багажнике автомобиля. Пока мы ели, пили и болтали — машину угнали.

Войдя в комнату суда, я увидел, что мое дело будет слушать самое старшее начальство – сам военный губернатор Иудеи и Самарии бригадный генерал Биньямин Бен–Элиэзер, известный всей армии как Фуад. Позже он вместе со своим другом Эзером Вэйцманом создал политическое движение «Яхад», что означает (вместе ивр. — не то, социал–демократическое, что сегодня, а самое первое). Выслушав наше дело, Фуад задумался, потом улыбнулся и сказал

– Я вам расскажу историю, услышанную от Эзера. Загуляли как–то два офицера Хаим и Моше. Проснувшись, обнаружили, что их оружие пропало. Проступок серьезный, подсудный. Начальства поблизости нет, вот и решили один другого судить. Кинули жребий. Выпало Хаиму судить. Он выслушал Моше и решил “ Я тебе выношу строгий выговор с занесением в личное дело». Потом Моше взялся судить. Выслушал Хаима и огласил приговор «Три года тюрьмы и две тысячи штрафа». «Как так! — возмутился Хаим, — Я тебе всего выговор вынес, а ты мне…» «Понимаешь, — говорит Моше, — Все так, но это уже второй случай в нашей части».

Мы с другом – солдаты срочной службы отделались выговорами и оставлением на субботу в части, зато на бывших с нами сверхсрочника–сержанта и капрала запаса, владевшего на гражданке крупной строительной фирмой, Фуад наложил существенные денежные штрафы. Известно ведь, что военная юстиция напоминает гражданскую, так же, как военный оркестр – классический балет.

Дядя Вейцмана Хаим как–то сказал, что тяжело быть президентом в стране, где еще 4 миллиона президентов. Эзер Вейцман тоже говорил о тяжести президентского поста «Очень тяжело быть президентом целого народа, разве что ты предпочитаешь быть глухим, немым и предпочтительно слепым». Вместе с тем он сказал вещь, невозможную для обычных политиков, любящих разглагольствовать о тяжести долга “ обязанности президента у нас совершенно неопределнные, и это делает должность невероятно забавной».

Вейцман признавал, что «часто наступал людям на мозоли». «Я знаю, как чувствовать это, — говорил он, — И я должен держать ответ лично».