Поэзия Я П Полонского

С вавилонского столпотворенья

И до наших дней - по всей земле

Дух вражды и дух разъединенья

Держат мир в невежестве и зле.

.......................................

У разноязычных, у разноплеменных,

У враждебных стран во все века

Только два и было неизменных

Всем сердцам понятных языка:

Не кричит ли миру о союзе кровном

Каждого ребенка первый крик,

Не для всех ли наций в роднике духовном

Черпает силу гения язык?

Не затем ли вся Европа встала,

Засветила тысячи огней

И отпела, и отликовала

Шиллера столетний юбилей.

Полонский, при всей своей неосторожности, свободен от обманов ребяческого оптимизма и не ждет золотого века на завтрашний день; он не думает, как один знаменитый писатель, что еще одно усилие людей благонамеренных и - и на земле водворяется мир, правда и блаженство.

Лучших дней не скоро мы дождемся:

Лишь поэты, вестники богов,

Говорят, что все мы соберемся

Мирно разделять плоды трудов,

Что безумный произвол свобода свяжет,

Что любовь прощеньем свяжет грех,

Что победа мысли смертным путь укажет

К торжеству отрадному для всех...

Путь далек, но вся Европа встала - и т. д.

Прогресс все-таки есть, хотя он меряется не годами, а лишь целыми веками:

Но вперед шагая с каждым веком,

Что мы видим в наш железный век?

Видим,- в страхе перед человеком

163

Опускает руки человек,

В побежденных сила духа воскресает...

Победитель, раздражая свет,

Не затем ли меч свой грозный опускает,

Что его пугает гром побед?

Меч упал, и вся Европа встала - и т. д.

........................

О, Германии поэт всемирный!

Для тебя народы все равны,

Откликаюсь я на звон твой лирный

Тихим трепетом одной струны...

Той живой струны, что в глубине сердечной,

Братия, у всех у нас звучит

Всякий раз, когда любви нам голос вечный

Божий голос - громко говорит.

В том же смысле и обращение к Шекспиру:

Европы сын, повитый Альбионом!

Пока растет Европа - ты растешь...

Как Греция прошла на Запад с Аполлоном,

Так ныне на Восток с Европою, с законом

Искусства вечного ты с Запада идешь:

И раздвигается вдоль Севера граница

Так, если некогда китайским языком

Заговорят тобой в мир вызванные лица,

Мы за тобой в Китай с Европою пойдем.

Это было сказано более тридцати лет тому назад и оказалось пророчеством, которое ныне начинает сбываться.

IV

В ранние годы надежды нашего поэта на лучшую будущность для человечества были связаны с его юношеской безотчетною верою во всемогущество науки:

Царство науки не знает предела,

Всюду следы ее вечных побед

Разума слово и дело,

Сила и свет.

...............................

Миру как новое солнце сияет

Светом науки, и только при нем

Муза чело украшает

Свежим венком {14}

Но скоро та же муза разрушила в нашем поэте это наивное поклонение мнимому царству науки, которая на самом деле только познает то, что бывает, а не творит то, что должно быть; он понял, что "мир с могущественной

164

ложью и бессильною любовью" может быть спасен и обновлен лишь иною, вдохновляющею силой - силой нравственной правды и верою "в Божий суд или Мессию":

С той поры, мужая сердцем,

Постигать я стал, о Муза,

Что с тобой без этой веры

Нет законного союза {15}.

Чем более зрелою становится поэзия Полонского, тем явственнее звучит в ней религиозный мотив, хотя и в последних стихотворениях выражается более стремление и готовность к вере, нежели положительная уверенность.

Жизнь без Христа - случайный сон.

Блажен, кому дано два слуха,

Кто и церковный слышит звон,

И слышит вещий голос Духа {16}.

И то и другое слышнее в тихий вечер жизни. Все обмануло, все прошло, остается только вечность и ее земной залог:

На все призывы без ответа

Уходишь ты, мой серый день,

Один закат не без привета,

И не без смысла эта тень.

...................................

Я к ночи сердцем легковерней,

Я буду верить как-нибудь,

Что ночь, гася мой свет вечерний,

Укажет мне на звездный путь.

Чу! колокол... Душа поэта,

Благослови вечерний звон!

...........................................

И жизнь и смерти призрак - миру

О чем-то вечном говорят,

И как ни громко пой ты,- лиру

Колокола перезвонят {17}.

Откуда, однако, это соперничество? И зачем подходить слишком близко к колокольне? Пусть поэт слушает колокола на том расстоянии, на котором их звон трогает, а не оглушает, и пусть его лира поет о том же вечном, о чем звенят и они. Между духом, говорящим в лучших произведениях Полонского, и голосом истинной религии, конечно, нет никакого противоречия, и наш славный поэт может с доброю совестью благословлять вечерний звон, с которым так хорошо гармонирует его неослабевающее вдохновение.

165

V

Индивидуальностью у каждого поэта,- как и у всякого другого существа,мы называем то, что свойственно ему исключительно, в чем у него нет ничего общего с другими. Это есть та, совершенно особенная, своеобразная печать, которая налагается существом на все, ему принадлежащее,- у поэта, в частности,- на все, что становится предметом его творчества. Ясно, что в каждом единичном случае, для _этого_ поэта, например, его индивидуальный характер, как не выражающий никакого общего понятия, вовсе не может быть определен словами, точно описан или рассказан. Индивидуальность есть _неизреченное_, или _несказанное_, что только чувствуется, но не формулируется. Оно может быть только закреплено собственным _именем_, и потому первобытная мудрость народов видела в имени выражение самой глубочайшей сущности, самой подлинной истины именуемого предмета.

Поэтому, если говорят,- как это приходится иногда слышать и читать,что задача критики есть воспроизведение _индивидуальности_ разбираемого писателя, то это явное недоразумение. Критика есть во всяком случае _рассуждение_, а прямым содержанием рассуждения не может быть то, что не выражается в общих понятиях. Воспроизводить индивидуальное само по себе есть дело не критика, а поэта; да и то, если это поэт по преимуществу лирический, то он рискует при этом выразить более свою, нежели чужую, индивидуальность. Так, например, в прекрасном стихотворении Я. П. Полонского о Тютчеве, приведенном в начале моей статьи ("Оттого ль, что в Божьем мире красота вечна..."), хотя чувствуется в некоторой мере индивидуальность Тютчева, но еще более отражается индивидуальность самого Полонского.

Прямая задача критики,- по крайней мере философской, понимающей, что красота есть ощутительное воплощение истины,- состоит в том, чтобы разобрать и показать, что именно из полноты всемирного смысла, какие его элементы, какие стороны или проявления истины особенно захватили душу поэта и по преимуществу выражены им в художественных образах и звуках. Критик должен "вскрыть глубочайшие корни" творчества у данного поэта не со стороны его психических мотивов - это более дело биографа и историка литературы,- а главным образом со стороны объективных основ этого творчества или его идейного содержания.

166

Что же касается до единичной и единственной в своем роде индивидуальности данного поэта, налагающей свою _несказанную_ печать на его творчество, то ее можно только отмечать, указывая на те произведения, в которых эта индивидуальность чувствуется с наибольшею ясностью и полнотою {18}.

Вот, например, "Зимний путь" Полонского:

Ночь холодная мутно глядит

Под рогожу кибитки моей;

Под полозьями поле скрипит,

Под дугой колокольчик гремит,

А ямщик погоняет коней.

............................

Мне все чудится, будто скамейка стоит,