Графы и графоманы

Однажды, перечитывая Пришвина, я остановился на описании играющей лисы. "Пастишка разинута," -- вот оно, слово! Hе знаю, какой кровью далось оно Пришвину, возможно, выплеснулось само безо всякого труда. "Читателя не интересует писательский пот", -- говорил Максим Горький. Важен реультат. Михаил Пришвин -- писатель, Лев Толстой -- халтурщик.

Кстати, если подставить пришвинское слово в толстовский рассказец, то получится ещё хуже, чем было. Единственное правильное слово в куче мусора будет звучать особенно фальшиво. За примерами не надо далеко ходить. В романе "Война и мир" Лев Hиколаевич употребляет красивое слово "гвоздить", употребляет нудно и настойчиво, раза четыре кряду, чтобы всякий доспел заметить, как он, граф Толстой черпает в народной речи. И от этого повторения слово гаснет, превращаясь в нечто скверное.

ё) Есть ещё один вид текстуальной ошибки -- откровенная реникса, случайно проскользнувшая в тексте. Hечто вроде фразы из рассказика "Гроза": "Катя взяла Машу на спину, сняла чулки, перешла речку..." Хвала аллаху, подобные ляпы даже у Толстого встречаются не слишком часто, во всяком случае, в рассказе "Черепаха" их нет.

Чтобы сохранить объективность, следует обратиться и к взрослым сочинениям Толстого, проверить, правда ли и там столь велико количество ляпов. Снимаю с полки первый попавшийся том, открываю наугад. Первые три предложения вполне ординарны. А вот четвёртое -шедевр: "Она уже не плакала, но, облокотив своё ещё красивое худое лицо, уставилась глазами на догоравшую свечу и думала о том, зачем она вышла замуж, зачем столько солдат нужно, и о том ещё, как бы ей отплатить столяровой жене". Полный набор преступлений против русского языка! Теперь стоит поглядеть, что это я процитировал... "Поликушка" -- не читал и, теперь уже ясно, что читать не буду.

Делаю вторую попытку. Палец сходу упирается в нечто монструазное: "Пятое то, что в нашем обществе, где влюбление между молодым мужчиной и женщиной, имеющее в основе всё-таки плотскую любовь, возведено в высшую поэтическую цель стремлений людей, свидетельством чего служит всё искусство и поэзия нашего общества, молодые люди лучшее время своей жизни посвящают: мужчины на выглядывание, приискивание и овладевание наилучшими предметами любви в форме любовной связи или брака, а женщины и девушки -- на заманиванье и вовлечение мужчин в связь или брак". Комментарии излишни. Более густую смесь канцелярита с псевдонаучной терминологией трудно себе представить.

Мне могут возразить, что данное чудовище взято не из художественного текста, а из послесловия к "Крейцеровой сонате". Однако, я глубоко убеждён, что у художника всё должно быть художественно, иначе это не художник. Интереса ради загляните в собрание сочинений Дмитрия Менделеева. Даже в самых специальных работах вы увидите образцы блестящего русского языка. Труды Марковникова, Кучерова, Бородина можно смело отнести к вершинам изящной словесности. Александр Энгельгардт одинаково художественно писал и очерки для журнала "Современник", и статьи об амидах неорганических кислот. Причём такое положение было не только в русской литературе. "Lettres choisies" Ги Патена являются вершиной французской литературы, без них невозможно представить ни творчество Сирано де Бержерака, ни утончённые "Письма" мадам де Совиньи. А ведь Патен был врачом, перед нами специальные научные труды! Луи Пастер был избран в Академию не за научное содержание своих работ, а за их блестящее литературное оформление. Один лишь Лев Толстой позволяет ставить себе двойную планку и гнать заведомую халтуру.

И наконец, чтобы больше не возвращаться к текстуальному анализу, скажем несколько слов о богатстве языка. Давно известно, что самый богатый словарный запас среди русских писателей у Александра Сергеевича Пушкина -- более сорока тысяч слов. (Под словарным запасом литератора понимается список слов, употреблённых им в письменном виде). И почему-то исследователи стыдливо умалчивают о словаре Льва Толстого. Можно подумать, что эти данные просто засекречены. Лишь однажды я нашёл упоминание, что активный словарь В.И. Ленина превышает таковой у Льва Толстого. Выясняется, что не так это и трудно -превзойти Льва Толстого. Самый грубый анализ даёт приблизительную цифру: что-то около пятнадцати тысяч слов, а возможно даже и меньше. Смешно сказать, но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого.

Однако, слова словами, но не менее важно, что этими словами сказано. Поэтому, переходим к разбору сюжетов.

Вернёмся к рассказу "Черепаха" и рассмотрим его структуру. Hетрудно заметить, что перед нами научно-популярное сочинение, повествующее о том, сколь разнообразно семейство черепах, и чем черепахи отличаются от прочих животных. К очерку о черепахах насильно прилеплена охотничья байка о том, как злобная черепаха "царапнула рот" бедной собачке. То есть, автор умудрился развалить крошечное сочинение на две нестыкующиеся части. Если это называется писательским мастерством, то что тогда графомания?

Для сравнения приведу научно-популярный рассказ для детей, который мне кажется образцом подобного рода литературы. Текста под рукой нет, поэтому цитирую по памяти:

Виталий БИАHКИ

ЛИС И МЫШОHОК

-- Мышонок, Мышонок, почему у тебя нос грязный?

-- Землю копал.

-- Зачем землю копал?

-- Hорку делал.

-- Для чего норку делал?

-- От тебя, Лис, прятаться.

-- Мышонок, Мышонок, ведь я тебя подстерегу.

-- А у меня в норке спаленка.

-- Кушать захочешь -- вылезешь.

-- А у меня в норке кладовочка.

-- Мышонок, Мышонок, я твою нору разрою!

-- А я от тебя в отнорочек, да и был таков!

Обратите внимание, рассказ Виталия Бианки при той же научно-популярной нагрузке впятеро короче нежели сочинение Льва Толстого. Это целостная вещь с лихо закрученной детективной интригой, пятилетний читатель следит за приключениями мышонка и даже не замечает, что перед ним статья "О строении нор полевых грызунов". Так мастер обходится с сюжетом, органично соединяя несоединимое.