Газета День Литературы 158 (2009 10)

Валентин КУРБАТОВ С ДРЕВА ПОЗНАНИЯ

Валентин Яковлевич Курбатов родился 29 сентября 1939 года в городке Салават Ульяновской области. Долгое время жил на Урале. Служил на Северном флоте. Окончил ВГИК. Выпустил книги о Викторе Астафьеве, Михаиле Пришвине, Валентине Распутине, гоголевском иллюстраторе А.Агине, и написал много статей по русскому искусству и русской зарубежной литературе. Живёт в Пскове. Наш давний и верный автор.

От всей души редакции газет "Завтра" и "День литературы" поздравляют известного литературного критика с юбилеем, с настигшим его семидесятилетием.

Долгих лет тебе, Валентин, и новых книг!

Это не устает поражать рационалистическое сердце, хотя верующий человек обычно в таких случаях только снисходительно улыбается, как улыбаются взрослые удивлению детей простым чудесам мира.

...День за днём я читаю Толстого, его "Исповедь", "Исследование догматического богословия", "В чем моя вера?". Надо понять, над чем мы бьёмся десять лет во время "Писательских встреч" в Ясной Поляне, когда непременно то один, то другой из нас выговаривает церкви за то, что могила Льва Николаевича ранит глаз своей "обезглавленностью", что там ни креста, ни памятника. Ровный холмик в свежей молодой траве, такой молодой, что кажется с похорон идёт первое лето.

Нетерпеливые писатели сразу требуют креста, обращения в Патриархию, ищут справедливости, зовут к милосердию. Церковь от встреч уклоняется. И всё снова и снова кончается словами. До следующих "Встреч", до новых стихов, до новых жёстких или бережных обращений... Настойчиво, однообразно, с регулярностью приливов и отливов.

Значит, надо снова садиться за "Исповедь", снова думать, отчего эта могила не даёт нам покоя и что нам делать с нашей тревогой, нашей болью, нашей любовью.

А начинаю я с улыбки над рационалистическим сердцем вот почему. Читал я, читал ясную, жёсткую, честную книгу "В чём моя вера?" да и устал. Как хотите, а это ведь и слушать трудно обыкновенному сознанию. По Льву Николаевичу выходит, что и судов никаких не надо (коли помнить заповедь "не судите и не судимы будете"), и армии никакой не надо ("не убий"), и присяги не надо ("не клянись"). Поневоле захочешь представить, как читают такие книги государственные чиновники. И не сможешь. Никакого воображения не хватит застать за таким чтением президента, штабного генерала, обычного судебного чиновника. Остаётся предположить, что раз никто из них полномочий с себя не сложил, значит, не читают. Или читают только до вот этих утверждений, что их институтов не надо, – и бросают, уверенные, что тут и возражать странно, что за них жизнь возразит.

И вот от усталости-то и включаю телевизор, а там фильм Владимира Хотиненко "Мусульманин". И включается он как раз на сцене, где бывший политрук разговаривает с бывшим рядовым афганцем о "битвах, где вместе рубились они". И политрук-то, будто через плечо в моего Толстого на столе заглянул, и говорит, что прочитал "Новый Завет" и не понимает, как это "не клянись", если армия на присяге стоит, и как это "подставь щеку"? ("Влепят тебе из калибра 7,62, ты и повернуться другой щекой не успеешь".) И даже про заповедь "не разводись", о которой Толстой тоже много говорит, политрук найдёт случай сказать. Что была у него жена – совершенная стерва, а вот развелись, переженились и оба счастливы. Так что генералам и президентам можно не утруждаться – есть кому за них Толстому ответить. Да ведь, вспомните, как ещё сто лет назад Борис Вышеславцев смеялся, что каждый студент юридического факультета в минуту опровергнет непротивление злу насилием.

И тут же я вспоминаю, как был потрясён когда-то одной страницей в дневнике рано ушедшего польского поэта Э.Стахуры, где он без всякой оглядки на Толстого, из одного Евангелия выводил, что "победить нельзя только безоружного человека". Я торопился тогда пересказать эту мысль Виктору Петровичу Астафьеву, который в то время как раз писал "Прокляты и убиты". Виктор Петрович только кривился: "Умники! Вас бы на Днепровский плацдарм!" И очевидно для вящей убедительности вспоминал вычитанную где-то историю о найденном таджикскими археологами селе, чьи жители отказались от оружия, поставив на красоту и любовь. А были вырезаны в одну ночь со всеми чудесами своих искусств и со всеми своими заветами милосердия. Я напрасно пытался убедить Виктора Петровича, что в человеческой памяти сохранились не убийцы, а именно эти святые люди. Он только рукой махал.

Случалось мне и самому, ещё до чтения этих толстовских работ, тоже как-то убеждать своих товарищей, что мы напрасно зовёмся христианами, пока отгораживаемся от мира силой оружия. Что, коли уж приняли Христа, то сложите всё оружие к ногам этого мира и выйдите из однообразно топчущейся в этом вооружённом кругу истории. Так ведь завоюют в первый же день – немедленно следовал ответ. А вы не просто сложите, а скажите миру: на! Только если завоюешь, то может, сам-то и порадуешься, но уже внуки твои запомнят твоё зло перед светом беззащитности, и уйдут за побеждёнными. Как ведь и мы ушли за Христом, который так же встал против здравого смысла и закона своего времени.

Потом я увижу, что все это (и возражения политруков, и "наивные" утопические утверждения поэтов) уже у Толстого было. Что возражения его противников не многим отличались от наших – здравый смысл во все времена ходит в одних одеждах. А вот он всё-таки Христа не уступил.

А тут и батюшка знакомый из умной семьи, чей отец предварял одно из изданий толстовского "Пути жизни", вдруг говорит: "Прочитал с опаской. Но вижу, что действительно "Путь жизни". Нет ли у вас его "Исповеди" и переложений Евангелия?"

И возвращая, долго молчит, а потом жалеет, что это не было в свой час выслушано им в семинарии с той внимательностью, с которой надо выслушивать такие возражения. Что, выслушав, может быть, он стоял бы выше и твёрже.

Значит, эти десять лет мы говорим не о могиле, не о внешнем её виде. Мы говорим о Христе и церкви. Не о "предании" и "исторической справедливости", а о состоянии своего духа и сердца. О мужестве или уклончивости своей веры. А значит, не о вчерашнем, а о сегодняшнем и даже завтрашнем дне. Эта могила нам покоя не даст. Каждому поколению на её вопрос надо отвечать самому.

Теперь пришла наша очередь.