Темная лошадка - No 50

***

Целой вечностью стали мгновения, Дни летят, равновесием маются: Гениальные в боли рождаются Только в горе творят гении.

Юлия Домникова

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ РЕАЛЬНОСТИ ВИРТУАЛЬНОЙ?

За хороший компьютер отдам я деревья и небо, Дыбом вставшие мысли курсором - аж блеск! причешу, Вместо жизни реальной познав нереальную небыль, Я в аллеях графических древ сам себя пропишу. Мне компьютер подарит дисплейные файлы и сиглы, Я в "азартные" игры играть у него научусь Если только освою смертельно разящие иглы, Если только кого-то я очень убить захочу... А не выйдет компьютер сменю я на хавчик и мебель, И гусиным пером я стихи про любовь сочиню, И в траву упаду, и увижу деревья и небо... И стихи про любовь на дискете тебе сохраню.

СОНЕТ

С компьютером общаясь, словно с братом, Ему вчера поведал я секрет: В моей душе, бессмысленной стократно, Родился вдруг осмысленный сюжет. Своей рукой нажал я на "reset", Чтоб запустить обратные процессы, Чтоб снять усталость, выжатость и стрессы, Чтоб засиял в душе надежды свет. В модели этой: ты и ребятишки, Вокруг - игрушки, одежонка, книжки, ПК, хранящий байтов тьмы и тьмы; Твое лицо, что я беру в ладони, Мои глаза в них не найдешь иронии, И губы, что в ночи целуем мы...

Теодор Драйвер

стр. 6 молятся кому попало...

БОЛОТНАЯ ЛИХОРАДКА

Было чисто. Леший кормил огонь одинаковыми крепкими полешками, разрубленными на четыре, и улыбался огню, а тот время от времени высовывал из языков пламени острые красные морды с голубыми глазами. Эти морды отпускали ужимки и плясали, плевали незлыми искрами, хихикали. - Счастливый, - сказала Лихорадка. - Делать ему больше нечего. - Да и тебе делать нечего, - ответил Леший. - Сиди, грейся. Он был белесый - и брови, и ресницы, и коротко остриженные волосы, зачесанные налево. Круглое лицо он чисто брил и не носил даже усов, за что подвергался осмеянию - равно как за чистоплотность и порядок в своем жилище. - Давеча заманил дровосека, - рассказывал Леший, бережно расщепляя деревяшку на лучины. - Вот спрашивается, зачем? Заманил. Он и сгинул, конечно. Закружился, забоялся - да и повесился под утро. - Сам же повесился... - Конечно, сам. - Леший протянул огню еще одно маленькое полено и тут же отдернул, опять протянул и опять отдернул; огонь сердито кусал полено, затем тоненько взвыл и цапнул так, что сухое дерево заполыхало, а Леший заболтал в воздухе обожженными пальцами. - Доигрался, - усмехнулась Лихорадка. Хлопнула дверь, и с холодком болотной тины ворвалась растрепанная кикимора - одна из опытных, умудренных веками разбойного веселья. Она была пьяна, лицо в синих пятнах, и мокрые волосы налипли ей на глаз. - Радуйся! - выпалила она и прислонилась к косяку. - Ух, задохнулась, во бежала! Радуйся, Лихорадушка, дело тебе привалило. Какие-то ратоборцы встали табором - ну, прямо на бережку, любо-дорого, ходить никуда не надо! - Много их? - тоскливо спросила лихорадка. Она не глядела на кикимору, зябко водила плечами, зубы у нее начинали стучать. - Тьма-тьмущая! Ты с ними и за неделю не расквитаешься. Пойдем, пойдем, скорее, чего сидишь? Рассиделась без дела, обленилась ты, девка... - Иди, - сказал Леший. - Раз надо.... - Кикимора еще что-то тараторила, обдавая перегаром. - Надо - оно и есть надо, раз такое дело... Лихорадка неохотно поднялась и стянула на груди концы черно-зеленого шевелящегося платка - водоросли, комары, мелкие гады и бесы добровольно сплелись в этот платок, чтобы обогревать тощие плечи своей повелительницы. И вслед за кикиморой, склонив русо-зеленую голову, побрела Лихорадка по родному болоту, и в ночной тьме сочувственно чавкала топкая жижа и обескровленно кричала птица. Да еще филин разухался и выползла луна - стало совсем уж мертвенно, а кикимора впереди бодро шлепала своими чунями и напевала под нос. Неподалеку от болота, на более-менее сухом месте, богатом каменными выступами и худосочными соснами, по правде расположилось немалое войско. Там жгли костры и ели кашу; ветер доносил смех и обрывки разговоров, звяканье железа, изредка лошадиное ржанье. - Вон их сколько! - радостно прошипела кикимора. - Каждый по сто жизней нахлебаемся, а то и поболе! Иди! Сотнями безобидных светлячков Лихорадка слетела на лагерь. Кикимора толстой мухой кружилась рядом и советовала: - Сразу бей наповал, сразу в кровь иди, а то вдруг они с утра уйдут? Нам-то ничего ни достанется, если они по дороге подохнут. А рослые могучие воины ничего не подозревали, отмахивались от комаров и мошек, смеялись, говорили о предстоящей битве. Часовые бродили по краям лагеря, зорко высматривали во тьме врага, но подлинного, смертельного врага не видели и видеть не могли. Только один - то ли воевода, то ли облаченный в доспехи волхв - вертел головой и хмурился, и втолковывал лежащему на плаще важному сотоварищу: - Не нравится мне это место. Гиблое оно. - Все-то ты преувеличиваешь, - басил сотоварищ полусонно. - У тебя от большого ума видения... На этих двоих - да еще на две трети засыпающих воинов - Лихорадке не хватило яду, и она вернулась на болото. Завернутая в свой живой платок, она до рассвета продрожала на кровати у Лешего, а тот отпаивал, утешал, жег одну за другой лучины и грустно, невыразимо печально смотрел в огонь. Когда небо расчистилось от предутренних облаков, и солнце заглянуло в гиблые заболоченные дебри, наведался старый Упырь - он давно уже никого не сосал и растерял зубы, и зла в нем почти не осталось. - Полегли, - сообщил он Лешему. - Остальные забегали, молятся кому попало... Как ты, Лихорадушка? - Ничего, - ответила Лихорадка. - Где моя гребенка? Леший протянул ей гребенку. Лихорадка долго раздирала волосы, пальцы у нее тряслись, и так было тошно, а тут еще Упырь вонял тухлятиной и нес околесицу, и добрый вежливый Леший не мог его выгнать. - Ты не расстраивайся, - сказал Леший, когда Упырь наконец ушел. - Я вот тоже давеча дровосека заманил... - Ах, оставь, - прервала его Лихорадка. - Хватит этих разговоров. - Нежить мы, - вздохнул Леший. - Существуем чужими смертями, ничего тут не поделаешь... Днем тоже пойдешь?

стр. 7 от этого еще хуже

- Да я что тебе - бездонная? - Ну, не сердись, я ведь только спрашиваю. - А ты не спрашивай! Мудрец нашелся. - Лихорадка замолчала, потому что почувствовала - кто-то из укушенных ею умер. И сразу жизнь его начали жадно растаскивать. Кикиморы ссорились и рвали куски побольше, и над болотом пошло гудение и хруст. К вечеру кикиморы объелись и уснули, а Лихорадка опять полетела на промысел. Войско уже не могло идти в поход - стонали и бредили больные, падали кони, на окраине стоянки полыхал огромный погребальный костер. В сутолоке Лихорадка не сразу отыскала давешнего волхва-воеводу: он пользовал страждущих, только усилия его были напрасны, и он сам это понимал. Лихорадка явилась ему воочию. - Уходи отсюда, - сказала она. - И уводи всех, кто еще здоров. Иначе я всех вас поубиваю. - А ты не убивай, - ответил волхв. Он будто и не удивился: может, потому, что устал и был возбужден - тревогой, страхом и горем. - Я не могу иначе. Я должна. Уходите. - Лихорадка поняла, что сейчас расплачется, и исчезла, и бросилась прочь, кусая всех без разбора, прямо на землю роняя тягучий яд. И к следующему вечеру уже бредил, бормотал и умирал весь лагерь. Лихорадка не тронула одного волхва, и он мотался между телами, несчастный и поседевший за одну ночь, и посылал Лихорадке такие проклятия, что она не могла от них избавиться даже в добротной горнице у Лешего. - Бедная ты моя, - говорил Леший сострадательно. - Да не жалей ты меня! - выкрикнула Лихорадка из-под кучи одеял. - Мне от этого еще хуже! - Да полно, полно, тебе хуже не от этого. Зря ты черную водицу не хочешь пить. Сразу полегчало бы. - Мне и так скоро полегчает, - мрачно пообещала Лихорадка. По мере того, как умирали воины, ее покидая озноб, прибывали силы. Вскоре, притихшая и потеплевшая, она сидела рядом с Лешим, они по очереди курили каменную трубку, набитую девятью разными мхами, и Леший озабоченно спрашивал: - Зачем ты волхва оставила? 3едь он когда-нибудь тебя победит. - Пускай, - отвечала Лихорадка. - Только вряд ли...не доживет. - Он тебе что - понравился? - Вот еще! Думай, что говоришь. - Да вот я и думаю. - Он ушел? - Ушел. Уехал. - Леший сосредоточенно смотрел в очаг. - И с ним еще сколько-то народу.. то ли ты их пропустила, то ли выжили... - Ладно, - оказала Лихорадка. - Что-то я устала. - Поспи. - Да не засну. Я от всего устала, жить не хочется. Зачем только я нужна. - Затем же, зачем и я. - А ты зачем? - Лесу хозяин нужен. - Да какой ты хозяин! Это медведь в лесу хозяин, а ты - так, пугало. Вроде меня. Леший ласковым взглядом одарил Лихорадку и сказал: - Не мучайся. Какие есть - такие есть. Как на роду написано - так и живем. Хотя бы и пугало. Без нас-то как? - Без нас никак, - согласилась Лихорадка. И вечно пьяные кикиморы, и обеззубевшие упыри, и весь выморочный болотный мир на какой-то миг показались ей родными, но лишь на миг, а затем тоска по другой судьбе вновь схватила и сдавила за горло. Но Леший подал водички и погладил по руке - тоска отступила, и то лучше, то хуже, то невыносимо, то изредка радостно потянулось то, что написано на роду.