На грани и за гранью

(Отвлекаясь от темы, считаю своим долгом просветить читателей, которым, не приведи, конечно, господь, придется столкнуться с исчезновением кого-нибудь из близких: если бы уголовногое дело возбудили немедленно и приступили к расследованию, все тут же и прояснилось бы – при осмотре в свете люминесцентной лампы вся квартира Кулиевых светилась пятнами и лужами замытой крови…)

Трагедия в этой семье назревала годами. Кулиев-старший, сам человек дисциплинированный и целеустремленный, того же требовал и от сыновей. Строгий распорядок дня, отличная учеба, спорт, книги, помощь по дому – он не допускал ни малейшего отклонения от этих правил. И, казалось, добился своего: старший сын окончил школу с медалью и в институте получал повышенную стипендию, младший тоже был отличником.

Однако в последнее время старший все чаще и чаще внутренне бунтовал. И не мудрено – студенческая среда всегда, а сейчас и подавно отличается известной вольностью нравов, свободой времяпрепровождения. Зло подшучивала над ним и подруга, однокурсница-латиноамериканка. В те редкие моменты, когда ему удавалось пойти с ней в кино или остаться наедине, она вдруг взглядывала на часы и я ядовитой серьезностью советовала как можно быстрее собираться домой, чтобы не опоздать к одиннадцати – «не то папа заругает»…

Открытого бунта пока не было – сказывалась не только система воспитания, но и сила национальных традиций: уважение к старшим вообще и непререкаемый авторитет отца в частности. Но именно невозможно высказать вслух несогласие с навязанным ему ритмом жизни и категорическое неприятие этого ритма сломали психику старшего сына и привели к замыслу убить отца. Но как это сделать в одиночку, да еще и скрыть следы преступления? Он исподволь стал готовить младшего брата на роль сообщника: то и дело заводил речь о том, что оба они являются жертвами семейной деспотии, что их отец – жестокий тиран, лишающий их малейших радостей, что жизнь сверстников не пример ярче и полнокровней. И когда было сказано решительное: «Давай убьем!» – младший уже не колебался…

Но при разработке различных вариантов реализации своего чудовищного замысла они все время натыкались на мать. Убить в ее присутствии нельзя. Выбрать момент, когда ее нет дома, и расправиться с отцом нетрудно, но остается мало времени на все остальное, а она вот-вот вернется – из школы ли, из магазина, от бабушки. В конце концов план приобрел еще более кощунственный вид – убить обоих! вот тогда, мол, заживут, как хочется, никто им будет не указ…

Я избавлю читателей от ужасающих подробностей изуверщины, поскольку преступление это даже в наш жестокий век отличалось изощренностью, следователь счел необходимым направить обвиняемых на судебно-психиатрическую экспертизу. По его замыслу, специалисты в области человеческой психики должны были подтвердить вывод, к которому он уже пришел, преступление совершено не в состоянии умоисступления, как говаривали в старину, не сумасшедшими, а по предварительному сговору, с длительной коварной подготовкой. Каково же было всеобщее наше удивление, когда в Научно-исследовательском институте общей и судебной психиатрии имении профессора Сербского обоих признали невменяемыми шизофрениками.

И здесь я со скорбью вынужден признать – следователь проявил абсолютную профессиональную беспринципность: не соглашаясь с заключением экспертов, будучи глубоко убежден в своей правоте, он и не пытался спорить, хотя закон такое право ему предоставляет. Дело прекратили и передали в суд для направления Кулиевых-младших на принудительное лечение.

Но именно суд усомнился в достоверности экспертизы. И для этого были все основания.

СЛедствие собрало исчерывающий материал о короткой жизни убийц. Допросили многих однокашников и преподавателей, родственников и соседей. Добрались до воспитателей и вожатых в пионерских лагерях, где отдыхали братья. Побеседовали со всеми их лечившими врачами, изучили медицинские карты. И ни малейших признаков психических отклонений: отличники не только не наблюдались у психиатра, но и к невропатологу дороги не знали. Наследственное по линии отца и матери – безупречная. Психотравмирующих ситуаций в детстве никаких.

Какие же симптомы шизофрении – этого, надо сказать, «дежурного» диагноза, которым можно охватить все мнимые и действительные отклонения в психике, – нашли эксперты у убийц во время двухмесячного наблюдения?

Основной «удар», разумеется, пришелся по студенту. ОН страдал якобы манией величия, мнил себя великим хирургом в будущем, для него жизнь обычного человека, даже собственных родителей, ценности не представляла. Я в предельно сжатом виде изложил заключение экспертизы. (В подлиннике это многостраничный опус из сплошь наукообразных пассажей, перенасыщенный буквально нанизанными друг на друга специальными терминами. Думаю, это не случайно: непосвященному трудно поставить под сомнение смысловую невнятицу, а непосвященные – все, кроме авторов подобных документов и их немногочисленных коллег).

Со школьником обошлись и того проще, он, мол, просто обожал старшего брата, находился под сильным его влиянием, следовательно, помешательство его было индуцированным.

Поставив под сомнение диагноз экспертов, суд исходил не только из его откровенной неубедительности. Было еще одно веское доказательство удивительного здравомыслия братьев: задолго до того, как преступление раскрыли, они очень искусно, договорившись заранее, бросали тень на своего двоюродного дядю. Не обвиняя его прямо, они упорно создавали мнение о его причастности к исчезновению родителей и почти добились своего на беспрерывных семейных советах.

Но кому поручить повторную экспертизу, если НИИ общей и судебной психиатрии имени профессора Сербского – высшая инстанция в этой сфере?

Поручили ленинградцам. Увы, эта попытка заранее была обречена на провал: любая областная или городская психиатрическая экспертиза неофициально является нижестоящей по отношению к институту имени Сербского… Так и направили братьев Кулиевых на принудительное лечение. Об их дальнейшей судьбе мне ничег не известно. Много лет назад я попытался в доверительной беседе выяснить у знакомого психиатра, известного ученого, генезис подобных заключений, противоречащих фактическим обстоятельствам преступлений и биографиям новоявленных «шизофреников». Произошло это следующим образом.

В Подмосковье изловили бандита Шутова. Он убил с целью ограбления нескольких человек, между прочим, в разных районах, чтобы не попасться. Человек этот был не лишен способностей: у себя на заводе изготовил шестиствольный пистолет (он до сих пор хранится в кабинете криминалистики областной прокуратуры), планировал он и масштабную акцию – ограбление инкассаторов, успел сделать даже металлический каркас мины, чтобы подорвать машину на маршруте. В общем, как говорится, он был далеко зашел, если бы вовремя не остановили. К тому же он очень умело вербовал сообщников среди совсем молодых парней. Его тоже «на ровном месте» признали невменяемым, хотя он всего год назад демобилизовался из армии, где служил в десантных частях, обследовался в госпитале и никаких симптомов заболевания в то время не обнаруживал.

Примерно через полгода с завода, где работал некогда Шутов, нам с возмущением переслали полученное от него письмо: смотрите, мол, кого вы считаете психом, он нормальнее нас с вами. Действительно, обращаясь к начальнику цеха, Шутов просил выслать ему в больницу зарплату за последние две недели перед арестом, кроме того, интересовался новым адресом своей жены и передавал ей инструкции, как ходатайствовать через некоторое время об освобождении его от принудительного лечения.

Вот это письмо я и показал знакомому во время нашей беседы.

– Понимаете, – разъяснил психиатр, – каждый ученый претендует на какие-то свои, пусть небольшие, но открытия. В нашем деле это интересные и ранее не распознанные случаи тяжелых психических заболеваний. И вот представьте себе, на экспертизу попадает человек, совершивший поистине ужасные, неординарные поступки. Или, напротив, поступок обычный, кража там или хулиганство, но необычен субъект – какая-либо знаменитость, известный артист, изобретатель, спортсмен. Если он здоров, то никакого интереса для психиатрии не представляет – заурядный уголовник. Если же невменяем, тот этот случай попадает в научный оборот, используется в различных статьях и рефератах, становится украшением ученых записок и, может статься, окажется учебнике. Так что все это делается в угоду научным амбициям, не больше. Допускаю, в каких-то ситуациях эксперты могут дополнительно утешаться тем, что, отправив человека не принудительное лечение, спасли его – могли ведь приговорить к смертной казни. Но это уже редкость…