Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)

Прошло еще два месяца, с тех самых пор, как я обратился в Verwaltung, а порченная югославская плита по-прежнему не заменена. Я, как иные граждане, имею право на нормальную плиту и хочу, чтобы это мое право было восстановлено.

С уважением Фридрих Горенштейн".

***

А еще в квартире Горенштейна слева в углу гостиной стоял жизненно важный "персонаж" - большой солидный телевизор, необходимый для существования писателя. Горенштейн был политиком самого высокого накала и, слушая политические новости, гневно кричал и грозил кому-то в экран, ругался с телевизором, словом, вел себя, как болельщик на футбольном матче. Спустя десять дней после похорон Горенштейна поэтесса Светлана Арро посвятила ему стихотворение, * из которого процитирую несколько строк:

______________

* Стихотворение "Памяти Фридриха Горенштейна" опубликовано в стихотворном сборнике С. Арро "Вечер на Рейне", который т вышел в Петербурге в 2002 году в издательстве "Геликон Плюс".

Жесткий скептик и злой ругатель,

не проситель и не податель,

гениальный изгой, писатель

Горенштейн, нечестивец, пророк,

Этот мир невзначай покинул.

Не исчез, не пропал, не сгинул.

Не надейтесь те, кого кинул,

прогулявшие этот урок.

По убеждению Горенштейна мир мельчал, мельчали и политики - времена личностных, ярких, талантливых государственных деятелей, таких, как Рузвельт и Черчиль, давно ушли и, наоборот, пришло время Клинтона - "пантофельного мужчины в белом доме"* с опереточными пошлыми сюжетами личной биографии, которыми забавлялся весь мир.

______________

* Так Гореншейн назвал статью о Клинтоне, тогда еще президенте, муже своей жены, борце за мир, друге арабских террористов.

Я знаю только одного русского литератора, (не считая, конечно, Герцена, который все же, в первую очередь, публицист) так личностно воспринимавшего политические события - это был поэт Федор Тютчев. Непонятно, каким образом Иосиф Бродский определил Тютчева в своих беседах с Соломоном Волковым как верноподаннейшего из поэтов.

Тютчев был страстным политиком. Так например, семья боялась сообщить Тютчеву о поражении России в Крымской войне, опасаясь наихудших последствий, вплоть до удара. Наконец, они вынуждены были ему сказать, что Россия потерпела поражение и осталась без Черного моря. И тогда Тютчев заплакал.

Затем Федор Тютчев посвятил виновнику военной катастрофы императору Николаю I, бывшему своему кумиру, стихи для русской поэзии беспрецендентные*

______________

* Насколько мне известно, в русской поэзии царю, помазаннику Божьему, таких откровенно гневных стихов никто не посвящал. Стихи эти, пожалуй, звучат в этом смысле даже "хуже" пушкинских "плешивый щеголь, враг труда...", посвященных Александру I.

Не Богу ты служил, и не России

Служил лишь суете своей.

И все дела твои, и добрые, и злые,

Все было ложь в тебе, все призраки пустые,

Ты был не царь, а лицедей.

Тютчев сожалел, что не может одолжить бездарным политикам своего ума. Он был уверен: когда наступит конец света, то найдутся люди, которого этого не заметят. И готов был биться об заклад. Горенштейну известны были знаменитые тютчевские остроты (он читал "Тютчевиану. Эпиграммы и остроты Тютчева") и особенно любил одну из них: "Русская история до Петра I сплошная панихида, а после Перта I - сплошное уголовное дело". Эти тютчевские строки Горенштейн сделал одним из эпиграфов к роману "Веревочная книга".

***

В письмах Ларисе Щиголь Горенштейн постоянно говорит о политике, о терроризме. История их знакомства-незнакомства примечательна. Они так никогда и не познакомились лично, однако же между ними несколько лет продолжалась оживленная переписка. И вот уже совсем романный сюжет. Однажды Горенштейн приезжал с чтениями в Мюнхен. Лариса находилась в зале, но почему-то не подошла к нему, и личное знакомство не состоялось. Незадолго до смерти Фридриха Лариса позвонила мне, и спросила не нужна ли ее помощь. Я ответила, что в больнице, слава Богу, налажен хороший уход, и только спустя некоторое время поняла, что Лариса просто хотела с Фридрихом повидаться и проститься. Сожалею, что не пригласила ее тогда в Берлин, и произошло, таким образом, еще одно никогда. Лариса Щиголь недавно опубликовала в "Знамени" свои стихи, на мой взгляд, очень хорошие. Одно из них, написанное 19 июня 2002 года ( после смерти Фридриха) я предлагаю читателям:

Всё-то тянет нас, беспечных,

В тёмный лес сюжетов вечных

И противиться не мне.

Из страны оборонённой

Едет ратник приклонённый

Этим лесом на коне.

Бился он за страх и совесть,

И его сраженья повесть

Приумножится в веках.

Змей сдыхает, побеждённый,

Ратник едет, измождённый,

Месяц едет в облаках.

Ох и тяжек подвиг ратный,

Ох и долог путь возвратный

Конь впадает в хромоту.

Кровь течёт на круп и сбрую

И на землю на сырую,

На сырую, да не ту.

Забывай меня, голубка,

За соболью, - болью шубку,

За яичко Фаберже.

Тихо звякает уздечка.

Прощевай, моё сердечко

Не увидимся уже.

Но вернусь все же к "политическим" письмам Фридриха Ларисе. 13 августа 1999 года Фридрих писал о своем недовольстве политикой Израиля:

"Вообще Израиль - страна, которую я поддерживаю извне, как еврейское государство, а изнутри она мне чужда. А после того, как они заменили умного Натаньягу на Барака, не хочу о них даже думать. У меня, кстати, там ни строчки не переведено. Это американская колония, и поскольку Натаньягу хоть как-то хотел от этого избавиться, саксофонист Клинтон, который лгал на Библии, его постарался убрать - при поддержке полукоммунистической израильской прессы".

В другом письме он сообщает ей: "Написал несколько статей о НАТО и Ельцине (...) Кстати, после публикации моей антинатовской статьи там (в Киеве - М.П.) всполошились. Другую статью на украинский перевели, но в "Днепре" - из-за главного редактора - не взяли. И некто выразился: "Этот Горенштейн - скандальная персона". Думаю, какой-нибудь консультант из тарасбульбовских Янкелей".*

______________

* 9 июня 1999 года.